Рей и Рита. Прости меня, моя любовь

Миша редко выходит из себя, но сейчас как раз такой случай. Он выглядит злым и разочарованным, а я осознаю, что в очередной раз не оправдала его надежд. Он так хотел, чтобы этот вечер стал для нас особенным, а я опять все порчу.

Умом я понимаю, что должна остаться здесь с Мишей, а не срываться на помощь к бывшему парню. Ведь наши с Рейманом отношения в прошлом, а настоящее важнее, чем прошлое, так ведь?

Но сердце… Сердце скрипит и воет. Сердце мечется, к Денису рвется. Как он там? Что с ним? Больно ли ему? Плохо ли? И дело не в том, что я люблю его или хочу быть с ним… Нет, совсем не хочу. Ни капельки. Но факт того, что его жизнь может вот-вот оборваться, является решающим. Ну не могу я ковырять вилочкой чизкейк, когда он там умирает! Не могу и все тут!

– Миш, прости, – выдыхаю я, вставая со стула. – Я тебя очень люблю, и ты устроил просто потрясающий ужин… Но я не в силах поступить иначе.

Миша ничего не отвечает. На его лице играют желваки, а взгляд устремлен в одну точку. Наклоняюсь и целую его в колючую щеку в надежде хоть немного растопить лед в его сердце, но парень лишь сильнее напрягается.

В сотый раз попросив у него прощения, спускаюсь к гардеробу, накидываю пальто и с тяжелым сердцем покидаю ресторан.

* * *

В больнице пахнет хлором, кварцем и отчаянием. По крайней мере именно это чувствуется в воздухе, когда я перешагиваю порог медучреждения. Включаю на максимум свое обаяние при общении с сотрудницей регистратуры, и вскоре мне удается узнать фамилию лечащего врача Дениса.

– Борис Васильевич сейчас в ординаторской, – говорит она. – Попробуйте туда подойти.

Я благодарю отзывчивую девушку и, облачившись в халат и бахилы, отправляюсь на поиски той самой ординаторской. Как говорится, язык до Киева доведет, и спустя несколько едких замечаний в стиле "я вам не справочная" я уже стучу в заветную дверь, надеясь пообщаться с Ивлеевым Борисом Васильевичем.

Мне везет: врач, услышав, что я родственница Реймана (пришлось соврать, потому что иначе вряд ли бы со мной стали разговаривать), выходит в коридор и жестом приглашает меня сесть на пластиковые сиденья, располагающиеся вдоль стен.

– Что с ним случилось? – встревоженно спрашиваю я.

– Ситуация очень неприятная, – вздыхает он. – У пациента множественные компрессионные переломы в грудном отделе позвоночника.

– Переломы п-позвоночника? – заикаясь от ужаса, повторяю я. – Он… Он сможет ходить?

– Об этом говорить еще слишком рано, – уклончиво отзывается мужчина. – Но прогнозы не слишком утешительные. Возможно, что потребуется операция. Возможно, не одна. Но в любом случае ему предстоит очень длительный период восстановления, и гарантий относительно того, сможет ли он ходить, никто не даст.

– Насколько длительный? – чувствуя, как кишки завязываются тугим узлом, интересуясь я.

– От полугода до года, – сухо информирует он.

– Господи…

– Ему нужен будет уход и постоянное врачебное наблюдение, – продолжает доктор. – Дело в том, что один из позвонков разрушен более, чем на половину, и это сильно снижает его шансы на выздоровление без хирургического вмешательства.

– Так, значит, нужна операция! Есть же операция, способная ему помочь? – пытаясь справиться с паникой, уточняю я.

– В его случае может помочь ламинэктомия с имплантацией стержней Харрингтона, – отвечает он. – То есть в позвоночник вводятся стержни из ортопедической нержавеющей стали с целью стабилизировать трещины.

– Это поможет ему сохранить двигательную активность?

– Возможно.

Сколько я не мучаю врача вопросами, все его ответы находятся в плоскости вероятностей, и ничего более точного и конкретного мне из него выбить не удается.

– Денис в сознании? – устало потираю веки.

– Да, на данный момент его состояние стабильно.

– Могу я его увидеть?

– Если только ненадолго. Сейчас ему нужен покой.

Глава 22

Денис

По-моему, я в сознании, но сознание при этом где-то далеко. Авария, нестерпимая боль, гравий в теле, тонны обезболивающих препаратов – все это кажется порождением одурманенного воображения.

Я общаюсь с врачами, слушаю неутешительные диагнозы и мрачные прогнозы, наблюдаю за их задумчивыми лицами и с каждой секундой все больше убеждаюсь в том, что мне крышка.

Я сломал позвоночник. Сломал основание своего долбаного скелета, и теперь беспомощным бревном валяюсь на больничной койке в надежде, что люди в белых халатах придумают какой-нибудь волшебный способ вернуть меня к прежней жизни.

Но проблема в том, что прежней моя жизнь уже никогда не будет. И от этого осознания хочется реветь, как девчонка, размазывая сопли по лицу. Реветь истошно и жалобно, чтобы Господь услышал и простил.

Надо же, о чем я думаю… О боге, о прощении. Недаром говорят, что все мы атеисты до первой тряски в самолете.

Изможденно прикрываю отекшие веки и пытаюсь сосредоточиться на дыхании. Черт, ведь я под действием мощнейших лекарств… Тогда какого хрена мне так адски больно?

– Здравствуй, Денис, – раздается голос, от звука которого я вздрагиваю, но глаза не открываю.