Рейд

Мы пересекли незримую линию. Здесь другой воздух, другие запахи. Трудно понять, чем это пахнет, когда так трясет…

А! Это море. Пахнет морем и всей этой мерзкой дрянью, которую в него спускают. С тех пор, как открылись Ямы, залив превратился в мусоросборник, куда валятся отработанные подъемники. Может быть, я смогу увидеть один такой всплеск.

Уже здесь можно почувствовать, как дрожит земля от стартов подъемников. Они высылаются каждые десять секунд круглые ханаанские сутки, длящиеся двадцать два часа пятьдесят семь минут. Разных размеров, и самые маленькие больше здоровенного сарая. Подарочные коробки с игрушками для флота.

– Три километра осталось. Как ты думаешь, пройдем? – с усмешкой говорит командир, наклонившись ко мне.

Я спрашиваю, есть ли другие варианты.

Он поднимает к небу свои голубые глаза. Бесцветные губы складываются в тонкую улыбку. Господа устроили себе на радость грандиозный фейерверк. Вспышки отражаются на лице командира, как татуировки из света и тени.

Он выглядит вдвое старше своего настоящего возраста. Лысеет. Лицо изрезано морщинами. Трудно поверить, что это тот самый пухлый ангелочек, которого я знал по Академии.

Смуглянка за рулем закладывает дикие виражи, но его они, похоже, нисколько не беспокоят. Кажется, он находит в этой дикой болтанке какое-то извращенное удовольствие.

Наверху что-то происходит, и я начинаю нервничать. Воздушное представление набирает обороты. Никакие это не учения. Перехваты спустились в тропосферу. Хор наземных орудий с глухим треском и шумом пробует голоса. Даже рев и грохот бронетранспортера не может заглушить их полностью.

Ореол пламени прожигает ночь.

– Бомбер пикирует, – бросает Яневич с драматической интонацией скрипичной струны.

Магические слова. Младший лейтенант Бредли, еще один новичок, сбрасывает с себя ремни безопасности, вскакивает и хватается руками за борт. Костяшки его пальцев белеют. Женщина за рулем – наш Торквемада – решает, что настало время показать нам, на что способна ее тачка. Бредли кидается в сторону бреши на месте выбитой двери погрузочного отсека. Он так напуган, что даже крикнуть не может. Когда он проносится мимо, мы с Уэстхаузом хватаем его за свитер.

– Ты рехнулся? – с недоумением спрашивает Уэстхауз.

Я понимаю, что он сейчас чувствует. Я чувствовал то же самое, когда наблюдал прыжки с парашютом. Даже дурак должен сообразить, что можно, а что нет.

– Я хотел посмотреть…

– Садитесь, мистер Бредли. Вы ведь не так сильно хотите посмотреть, чтобы ваша задница оказалась в списке потерь еще до первого задания, – говорит командир.

– А сколько возникнет проблем! – добавляет Яневич. – Другого офицера искать уже поздно.

Я переживаю за Бредли. Я тоже хочу посмотреть.

– Бомберы скоро прилетят?

Все это я видел в видеозаписи. Ремни безопасности кажутся смирительной рубашкой. Враг приближается, а ты как на ладони, связан по рукам и ногам. Кошмар военного космолетчика.

Они не обращают внимания на мой вопрос. Только сам противник может знать, что он делает. Меня одолевает страх.

Космопехотинцы, солдаты планетарной обороны, гвардейцы – они умеют драться на открытом месте. Их этому учили. Они знают, что надо делать, когда падает бомба. А я не знаю. Мы не знаем. Нам, космолетчикам, нужны стены без окон, панели управления, аквариумы дисплеев – и тогда мы готовы хладнокровно встретить опасность.

Даже Уэстхаузу нечего больше сказать. Он смотрит в небо в ожидании первых признаков абляционного зарева.

Тербейвилль гордится сбитым бомбардировщиком. Наполовину похороненный в битом булыжнике, он показался мне стометровым телом, всплывшим на поверхность Стикса.

Этот стоп-кадр надолго застрял в сознании. Живая картина. Окрашенный алой зарей пар хлещет из треснувшего корпуса. Необычайно живописно.

Корабль потерял экипаж, но в грунт вошел без видимых повреждений. Реальные повреждения произошли внутри.

Я хотел сделать пару кадров интерьера. Но с первого взгляда передумал. Защитные экраны и инерционные поля раздавили всех в кашу. Нельзя сказать, что эти парни сильно похожи на нас. Они чуть повыше и голубого цвета, вместо ушей и носов – антенны, как у бабочек. Улантониды, от названия их родины – Уланта.

– Эти парни быстро вышли из игры, – сказал мне командир с такой интонацией, будто бы он им завидовал.

Зрелище погрузило его в задумчивость.

– Странные вещи бывают. В позапрошлый патруль мы подняли совершенно исправный транспорт, один из наших. Все работает, и ни души на борту. А что случилось, понять невозможно. Всякое бывает, – произносит он.

– Похоже, мы от них уходим, – говорит Яневич.

Я оглядываю небо. Не вижу, какие знамения ему это сказали.

Наземные батареи перестают прочищать глотки и запевают всерьез. Командир бросает на Яневича насмешливый взгляд.

– Похоже, опять трендим, старпом.

– Не надо меня вруном выставлять, – огрызается Яневич, злобно уставясь в небо.

Слепящие вспышки гамма-лазера освещают ржавые кости некогда величественных зданий. И вдруг я вижу фантастический черно-белый кадр, схватывающий чистейшую суть этой войны. Я вскидываю камеру и щелкаю, но поздно.