Рейд на Сан и Вислу

— Вот уж это нам с вами ни к чему, товарищ командир, — сказал бравый Кожушенко. — Временно переходите под мою команду. И шагом марш в постель.

Пришлось подчиниться. Ничего не поделаешь, надо отлежаться день — два, пока перегрузят боеприпасы со «студебеккеров» на подводы, прибывшие ночью в Овруч через линию фронта.

Вместе с подводами прибыло и пополнение, мобилизованное в тылу у врага. Возглавлял маршевые батальоны, уже разместившиеся в окрестных деревушках, командир нашей главразведки капитан Бережной. Мы топали с ним вместе от самого Брянского фронта, а еще раньше спускались на парашютах в Брянские леса. Отношения у нас были самые дружеские.

Как всегда веселый, балагур и шутник, он ввалился ко мне на квартиру, когда я был уже в постели. Шутливо отрапортовал:

— Сын собственных родителей, Иван Иванович Бережной, явился в качестве временного командующего пятью маршевыми батальонами — по две тысячи лаптей в каждом. Войско как на подбор — от одного выстрела не разбегается. А как поведет себя в будущем, дело не наше. Пополнение сдал, расписку получил — и с плеч долой… А вы что ж это свалились? Завтра Новый год, надо отметить. — Он присел на уголок кровати, взял меня за руку, покачал головой.

— Боюсь, Иван Иванович, что придется и тебе Новый год встречать не совсем по–людски. Принимай грузы, людей и завтра же с утра отправляйся в соединение, — сказал я, сам не узнавая собственного голоса.

— Это мы можем. Завтра пораньше встанем и до полуночи будем у своих.

Мне вспомнилось, как любил поспать Бережной. За это ему не раз попадало и от комиссара, и от меня. А он продолжал:

— В тридцати пяти километрах отсюда наш третий батальон стоит.

— Матющенко?

— Он самый. И Петя Брайко рядом. Так мы до них, пожалуй, и дотянем.

— На быках?

— Ага. Там такие быки, держись только. Особенно, если перцем под хвост…

— Ну, хватит, хватит, — шепнул Кожушенко, — дай командиру отдохнуть.

Иван Иванович шагнул было к двери, но вдруг вернулся:

— Да, чуть было не забыл… Я тут инициативу проявил, чтоб вы знали в случае чего… Когда сдавал свои батальоны гвардейцам, закинул удочку насчет патрончиков. Винтовочных и автоматных. Автоматных не обещали, а насчет винтовочных командир дивизии расщедрился на радостях. «Бери, — говорит, — столько, сколько унесешь». Я прикинул быстро и докладываю: «Полмиллиона вполне унесу, товарищ гвардии генерал». «Смеешься?» — говорит. «Какой смех, — отвечаю. — Вон у меня сто пар быков сено жуют у вас на площади». Подошел к окну генерал, глянул, головой покрутил и говорит: «Ну и хваты ж вы, партизаны». Тут было начбоепитания дивизии вмешался, но я его сразу подрезал: «Ну что ж, — говорю, — генеральское слово должно быть крепкое, а гвардейского генерала вдвойне крепче. Пиши накладную, товарищ начальник боепитания. Командир дивизии сейчас нам ее и утвердит».

— Ну, а генерал как? — заинтересовался и Кожушенко.

— Да куда ж ему податься? Покрутил головой, посмеялся: «Здорово, мол, поймал ты меня, партизан, на слове». И тут же приказал выправить накладную. Вот, пожалуйста, документик налицо. Разрешите, я ночью постараюсь, отхвачу и погружу, чтобы завтра же до света двинуться в обратный путь. Все же охота моим обозникам до Нового года добраться к своим. Да и в дивизии чтоб не раздумали. Дело–то сляпано на живую нитку, а начбоепитания у них вроде нашего Павловского… Ох и скупердяй!

Веселое балагурство капитана Бережного лейтенант Кожушенко слушал с несколько хмуроватым видом, а часовой у двери прямо трясся от смеха. Это был тот самый черниговец, в штатском пальто и в валенках с галошами из автомобильных камер. Меня тоже трясло под одеялом, но не от смеха, а от лихорадки. Бережной жестикулировал, пытаясь, видимо, рассмешить и меня. Но вдруг он как–то неестественно вытянулся и прямо на моих глазах стал расплываться. До слуха донеслась воркотня Кожушенко: «Хватит, хватит». Часовой тоже требовал, чтобы меня оставили в покое. И тут Бережной опять обрел обычные свои формы и габариты. Прощаясь, он склонился ко мне и почему–то зашептал на ухо:

— Так я завтра на рассвете отбываю… Не будет никаких приказаний?

— Смотри, разведку высылай вперед. И боковое охранение, — сказал кто–то рядом. И только когда Бережной, склонившись совсем близко к моему уху, ответил: «Не беспокойтесь, понимаем, что повезем», я осознал — это сам говорю ему о разведке и походном охранении.

На цыпочках, пятясь, Бережной отошел от моей постели и вдруг растаял вместе с Кожушенко. В створе двери остались на несколько секунд одни только встревоженные глаза часового.

Я откинулся на подушку.

— У вас сильная простуда, температура. Дайте пульс проверю, товарищ подполковник, — слышу я голос часового.

Меня это удивляет: «Вот чудак… Ну что может понимать диверсант в пульсе? Ведь это же не мина замедленного действия. И не Магнитка».

Потом удивление сменяется испугом:

— Зачем ты суешь мне под мышку взрыватель? Я же могу взорваться. Ты хотя бы замедление поставь на трое суток. Доеду на волах к своим, там уж и взрывай, черт с тобой!