Рейхсколдун

— Чересчур? — словно выплюнула рыжая красавица — А когда к нам в деревню энкавэдэшники приходили — это чересчур? А когда всю семью раскулачивали? Первая категория- расстрел на месте. Мать беременной была — ей в живот стреляли, чтобы «кулачонка убить». Отцу глаза выкололи, руки отрубили по локоть, фонарь горящий на шею повесили и пустили идти в ночь — чтобы тренироваться в стрельбе. Он буквально шел на выстрелы — хотел чтобы его быстрее пристрелили — эти сволочи нарочно мазали. Меня насиловали пятеро — мне только двенадцать исполнилось. Потом ножом пырнули и живьем в общей могиле закопали — думали там и сдохну. Закопали, правда, плохо — пьяные были. Дышать я могла. Но все равно если бы меня дядька не нашел, в лес не унес где и выходил — там бы я и померла. А как весь хлеб отбирали, скот уводили, как целые деревни от голоду помирали!? Я тогда и собачатину и крысятину ела и лягушек, змей, кого угодно. Человечину и ту попробовала…Твари и мрази краснопузые, никакой пощады…

Она рывком отвернулась от Фрейи, ее плечи вздрагивали от сдерживаемых рыданий. Фрейя поняла, что сейчас Катю необходимо чем-то отвлечь — слишком легко от таких вот воспоминаний она впадала в самую жуткую депрессию, начинала пить, ведя себя совершенно неадекватно. К счастью Фрейя хорошо понимала, как именно сейчас можно, заглушить тяжкие воспоминания Кати. Она сняла с себя черную пилотку, распустив длинные светлые волосы тяжелой волной упавшие ей на плечи. Затем расстегнула блузку и небрежно бросила ее на спинку стула, начала снимать юбку и туфли, за которым настал черед и нижнего белья. Теперь Фрейя предстала в своей первозданной наготе, как нельзя лучше соответствуя выбранному ею имени — словно и вправду на землю спустилась германская богиня любви, красоты и магии. Высокая голубоглазая немка обладала почти идеальным телом: большая грудь, узкая талия, длинные стройные ноги, упругие округлые ягодицы. Под ухоженной алебастрово-белой кожей перекатывались сильные мышцы. Само воплощение германской женственности и красоты, которую восхваляли эсэсовские пропагандисты, но в ней было еще и то, что нацистская пропаганда всячески ретушировала — откровенная, бьющая в глаза какая-то особая «нордическая» чувственность. Катя бросила на нацистку любопытный взгляд, но тут же отвернулась, делая вид, что все еще дуется.

Призывно округлив алые губы Фрейя опустилась на колени рядом с кроватью и легко поцеловала изящную ступню Кати, даже замурчав от удовольствия — настолько нежной и бархатистой была ее кожа. Рыжая ведьма обиженно дернула ногой, но это не остановило белокурую красавицу, она продолжала целовать ноги Кати, словно выпрашивая прощение за неосторожные слова. Она посасывала нежные пальчики ножек, то чувственно и страстно, то лишь касалась их губами, щекотала ступню язычком. При этом она лукаво посматривала в лицо Кати, надеясь поймать ее взгляд. Ей это удалось: игривые голубые глаза встретились с обиженными зелеными и Катя не выдержав, улыбнулась. Ободренная Фрейя стала подниматься выше, залезая на кровать и целуя ноги Кати, особое вниманиеуделяя внутренней стороне бедер. Девушка нетерпеливо ухватила эсэсовку за волосы и заставила ее приподняться выше. Фрейя зарылась лицом между раздвинутых бедер Кати, которая забросила ноги на плечи блондинке и немного сжала ей шею.

— Давай девочка, моя- шептала она — нежнее, ааа…

Фрейя припала губами к её пышущей жаром промежности, задыхаясь от волнения лизала её начисто выбритый лобок, медленно спуская язычок к заветной щелке, чувствуя как дрожит под ее губами податливая плоть. Наконец Катя забилась в сладких конвульсиях подступившего оргазма, разжав ноги, чтобы дать Фрейе продолжить ласки. Немка поползла вверх по её пульсирующему телу, ласково целуя плоский живот, проникая языком в аккуратный пупок затем выше, к маленьким холмикам её грудей и начала покусывать, лизать, посасывать затвердевшие от возбуждения соски. Катя застонала от удовольствия, подтянула голову немки на уровень лица ей в глаза опьяненным взглядом ближе и слилась с ней в долго жадном поцелуе.

Позже они уже лежали в постели, уставшие и довольные, голова Кати лежала на груди Фрейи нежно гладившей ее длинные рыжие волосы.

— Лисенок, мой лисенок — шептала Фрейя в ухо девушки. — Красивый лисенок, но злой! Шерстка дыбом, глаза сверкают, рычит, клычки скалит — не подходи — укушу.

Катя рассмеялась и игриво куснула розовый сосок немки.

— Ты же всех ненавидишь, не только комиссаров — осторожно произнесла Фрейя — русских, удмуртов, красных, белых. Правда ведь лисенок?…

Катя замолчала, со вздохом откинувшись на спину и уставившись в потолок. Фрейя уже испугалась, что снова причинила девушке боль, когда та заговорила.