Реинкарнация

Глеб Алексеевич считал, что это плохо. Он был поклонник Ницше, избегал всегда влияния толпы. Сверхчеловеком стать он сам не дотянул. Но, не избыв в себе зародыш этой темы, теперь надеялся взрастить его в Володе.

Он не печалился, что сын пока, как все. За шахматами, в длительных беседах, он убеждался, что Володя мальчик умный, может мыслить нестандартно, и не расплывчатый мечтатель, а боец. Что в школе не из первых, в том заслуга мамы Даши, советовавшей сыну:

– Будь скромней. Не каждому дан папа – академик.

Сам академик с просвещением Володи не спешил, разумно рассуждая – не пора. Но вдруг его как будто подхлестнуло, и, с вспыхнувшим внезапно опасеньем не успеть, он стал доходчиво рассказывать подростку, что дал его душе болезный Ницше. И, главное, вручил заветный ключ, что спрятан в притче про верблюда – льва – ребенка:

– ДУХ, скажем, изначально, он – верблюд, и остается таковым у большинства. Он впитывает все, со всем согласен.

Но обособленное нечто рвется выпасть из толпы. Отсюда бунтари и отщепенцы. ДУХ этих смельчаков – рычащий лев, попробуй обуздать его свободу.

Льву надо уничтожить все кругом, тогда ДУХ полностью готов для новой жизни. И в этой новой жизни он – дитя. —

Проблематично осознать в пятнадцать лет. Однако юный ницшеанец что-то понял и как-то вечером ответствовал отцу:

– Верблюдом не хочу быть и не буду. А дальше уже будем посмотреть.

Перелистаем, что случилось в этом дальше.

Глеб Алексеич заспешил тогда не зря – той осенью он умер от инфаркта. Володя сильно изменился – стал заносчив, необщителен, суров. Подался в спорт, вовсю выкладывался, бегал и качался, упорно плавал, полюбил велосипед. Налег на точные науки, чтобы стать в какой-то мере продолжателем отца. Друзей подрастерял, вздохнул свободней.

Прошло три года. Из стандартного подростка вырос мощный независимый атлет. От множества друзей осталось двое. Шапиро тоже жил в высотке, вместе бегали, друг другу не мешали. А Вера, чудо – птица из строенья в тупике, что назывался тоже Орликов, как и ведущий от вокзалов переулок, была к дуэту дополнительным звеном. Легко прослыть за неразлучных, общаясь лишь между собой, не уделяя прочим должного вниманья.

Потом была трагедия в горах.

Теперь к Никите: жизнь его была вольготна. Ни Кантом, ни Бердяевым никто не загружал. Он кончил школу, следом – Строгановский ВУЗ, определился, как дизайнер интерьеров. Первоначально, для исходного толчка, заказчиков сыскала мама Вера, в друзьях имевшая солидный контингент. Что эффективнее любых рекомендаций, как ни наглядный убедительный пример? Два – три весьма успешные проекта, и результаты налицо – клиент пошел.

Никита смело перешел в большую жизнь. С жильем все, слава деду, было в норме. Хозяйством занималась баба Даша, все успевала и старалась не мешать. В двадцать три года, как итог любовных проб, Никита Салтыков уже женился. Все обустроилось нормально, время шло.

Но вдруг, когда Никите было тридцать, внезапно позвонила его мать. Сказала – нужно срочно повидаться. При встрече информировала сына, что общий друг Шапиро умирает, а он как раз и есть его отец. Никита вырос на руках Семен Борисыча, но быть его ребенком – чересчур.

– Все точно, – Вера грустно улыбнулась, – мы делали анализ ДНК. Я не развратница, надеюсь, что ты знаешь. Владимира любила, а с Семеном как-то раз. Диагноз беспощадный, он уходит. Судьбе без разницы, что он миллиардер. А про тебя он с давних пор меня пытал. Сейчас, когда такое дело, выпытал, пусть легче ему станет перед смертью. Но я-то честно полагала – ты Володин. Поехали к Семену, он так плох.

Никита так был ошарашен, что молчал. Они поехали, свиданье обошлось без мелодрам. Семен Борисыч, очень маленький, усохший, предвосхищая разговоры, рассказал:

– Запомните названье – феноптоз. Это гипотеза запрограммированной смерти. У каждого внутри есть некий таймер, им управляет персональный генокод. Ваша болезнь, мне говорят, была в программе, и ваши клетки обернулись против вас. И никакие мои деньги не поборют мои раковые клетки. Осталось только подвести черту.

И, выбравшись из кресел, произнес:

– Любой отец бы мог гордиться таким сыном, и я, Никита, счастлив, что ты мой. Нет перспективы – уделить тебе вниманье. Но в твоих жилах протекает моя кровь и в моих силах быть в твоих воспоминаньях. Я уже начал кое-что, юрист расскажет. А в завещаньи ты под номером один.

Никита только и сказал тогда:

– Так странно. Я должен как-то это осознать.

И вечером поехал к бабе Даше. Он рассказал ей о нежданном повороте, и, к удивленью, не застал её врасплох. Она невольно усмехнулась: