Реинкарнация. Роман

– Я согласен,– настаивает актер, и его оформляют на роль. Ведь самого Ильича играл, не шутка…

– А можно мне еще мороженое? – хитро покосился я на Котова, слушавшего открывши рот, к нижней губе которого приклеилась погасшая папироса.

– Конечно, – выплюнул он окурок. – Здорово излагаешь. И тут же выполнил мою просьбу.

– Ну, так вот, – стал сдирать я с батончика серебряную фольгу.

– Репетиции идут – все хорошо, прогоны – отлично. Город с трепетом ждёт премьеры. В ее день – аншлаг зал полон. Первый акт, второй – все как на иголках. Финальная сцена.

Выходит Оруженосец Волобуева с мечом. А публика – то местечковая, своя, все легенды знает. Короче, мертвая тишина.

Оруженосец собирается с мыслями… сам трепещет… и, отчетливо артикулируя, произносит «Волобуев!..

В зале пятиминутная овация! Зал встает!! На сцену летят цветы!!!

Актер пафосно наслаждается своим триумфом, воздев вверх руки и кланяясь. А потом расслабляется (овация стихает), подмигивает главному персонажу и к куполу взлетает «Волобуев! Вот ваш х..!!».

Заведующий, отвалившись на изгиб скамейки, начал оглушительно ржать, с асфальта вспорхнула стая голубей, а девушка у тележки закричала «мальчик прекрати выражаться!»

– Ну, ты даешь! – утер Котов выступившие на глазах слезы. – Откуда такой взял? Впервые слышу.

– Так у меня ж одаренность, – метнул я в урну палочку от честно заработанного эскимо, и мы опять засмеялись

– Забавный анекдот, надо будет рассказать на педсовете в районо*, – сказал заведующий, после чего взглянул на наручные часы и встал со скамейки. – Поехали.

По дороге я рассматривал красивый город в зелени и цветах, думая, что Котов в общем – то неплохой мужик, хотя и чиновник.

Не ворует, как многие такие же в будущей России, и по мере сил воспитывает новых ударников труда, свято веря в коммунистические идеи.

Потом были экзамены за истекший год, которые Волобуев успешно сдал, а спустя три дня пятикласснику выписали вещевой аттестат, и я собрал подаренный интернатом фибровый чемоданчик. Несколько пар хлопчатобумажных носков, новых маек с трусами, а также другую хурду*, полагающуюся сиротам, уходящим в большую жизнь пролетарского государства.

Когда простившись с педагогами, давшими выпускнику обязательное напутствие, я пожимал руки своим приятелям, к нам подошла Таня (она здорово похорошела) и отозвала меня в сторону

– Слушай, Никита, а давай снова дружить и переписываться, – хитро блестя глазами, сказала она, сунув мне в руку краснобокую мельбу*.

– А как же Сашка Петровский? – понюхал я душистое яблоко.

– Фи, – сморщила носик Таня, взмахнув пушистыми ресницами – У него только бабушка-революционерка. А у тебя такой папа!

– Вот она, настоящая дочь Евы, – подбросил я в руке библейский плод, совративший первого человека.

Но в ответ сказал, – хорошо. Я подумаю.

Чуть позже мы с заведующим спустились вниз по гулкому маршу лестницы во двор, где на плацу у клумбы уже стояла черная «Волга» с серебристым оленем на капоте, а рядом скучал водитель, в белой рубашке при галстуке.

– Ну, прощай Никита, не забывай нас,– протянул мне ладонь Котов, и я шлепнул в нее свою. С чувством легкой грусти.

Когда сел в машину с тихо урчащим мотором, оглянулся назад.

В окнах второго этажа корпуса, за стеклами, белели лица ребят.

Потом автомобиль тронулся, они превратились в пятна, и мы выехали со двора в город. К новой жизни.

– Бывайте кореша, – сентиментально всхлипнул внутри моряк.

Остальные части души молчали. Наверное, тоже переживали.

Глава 5. В номенклатурной среде

Шел четвертый год, как я жил с вновь обретенными родителями.

Страной правил очередной Генсек Леонид Ильич Брежнев, она под его чутким руководством шла семимильными шагами к коммунизму, пела, бухала и штурмовала Космос.

По утрам в семье Волобуевых горничной подавался обильный завтрак: кофе со сливками, черная икра, буженина и горячие тосты После него, чмокнув жену в щечку, Вилен Петрович уезжал на своей черной «Волге» в обком. «Руководить и направлять» в областном масштабе.

Мы, с Элеонорой Павловной, благоухающей парфумом, уезжали чуть позже. На второй, бежевой. Принадлежавшей семейству.

Нора, так звал я про себя приемную мамашу, водила автомобиль лично и завозила меня в школу, а сама отправлялась в свой трест*, организовывать общепит жителей и гостей Крыма.

Школа, в которой я продолжил образование, была старейшей в городе, но самой обычной. Отпрысков элиты тогда еще обучали с детьми пролетариата.

Но расслоение уже чувствовалось. Первые старались держаться вместе, порой демонстрируя превосходство и положение в обществе, а вторые относились к нам с некоторым отчуждением. Что, впрочем, не мешало общению и учебе.

Особо близко я не сходился ни с кем, поскольку одноклассники были дети, Никита же только внешне, и имел другие интересы.

А поэтому, реализовывал свой план. Неустанно и целенаправленно.

Достаточно легко усваивая по известным причинам учебные дисциплины, я активно занялся изучением французского, который когда – то неплохо знал по учебе в ВКШ, но потом, не имея практики, почти забыл. Хотя и понимал многие фразы.