Реинкарнация Тьмы

— Из моего рассказа не следует ничего, что мне стоило бы скрывать. Правосудие восторжествовало, суд вынес свой приговор, дело закрыто. И я не собираюсь вмешиваться в работу правоохранительных органов. Если за моей спиной и осуществлялся какой-то хитроумный план, то он был сплетен таким образом, что я оставался в счастливом неведении относительно его существования. Именно поэтому я могу честно, не кривя душой, рассказать о всех тех событиях, ничего не скрывая и не приукрашивая.

Я перевожу дух, облизывая языком пересохшие губы.

— Что касается того, как интерпретировать мой рассказ — тут все на ваше усмотрение. Я же предпочитаю придерживаться официальной версии происшедшего, отображенной в протоколах. Преступник — Билл Верник, и точка.

— Удобно, ничего не скажешь! — канцлер криво ухмыляется, — А совесть не мучает? Спать не мешает?

Я внимательно прислушиваюсь к своей совести и с удовлетворением понимаю — все в порядке. Она не выказывает никаких признаков недовольства.

Канцлер допивает вино, испытующе глядя на меня.

— Хотя, о чем это я? Ты ведь достойный ученик великого Ханса. Совесть — это не про вас. Но Ханс хотя бы пытался держаться в рамках, ты же развернулся по полной, не сдерживая ни себя, ни своих друзей.

Я молчу. Дешевая провокация, попытка разбудить мой гнев, вызвать яростную вспышку. Я все это проходил, я знаю. И ты знаешь, что я знаю. И я знаю, что ты знаешь, что я знаю... В эту игру можно играть очень долго.

Рино вновь наполняет бокал, и, держа его в одной руке, другой неспешно перебирает листы докладов.

— Ладно, Фрайберг — это так, пустяки. История для затравочки, — он переворачивает несколько страниц и пригубляет вино, — Мне просто хотелось попробовать понять твои мотивы, цели команды и ее лидера. Теперь я не уверен — кто, собственно, является лидером?

Канцлер листает дальше, бормоча себе под нос невнятные замечания.

— Так... тут все ясно... это не существенно... это подождет... — на очередном докладе он резко поднимает на меня свой жесткий взор, — Ну вот то, что вы учудили в Берлине! Это, извини конечно, за гранью добра и зла... Даже обсуждать не хочу!

Я отворачиваюсь, тоже не хочу вспоминать те события. Слишком все запутано, слишком много незначительных нюансов, которые никому не известны. Слишком ужасное решение пришлось принимать, такое, что лучше забыть, как страшный сон. Но избавиться от воспоминаний мне не суждено — каждый раз, глядя в зеркало, вижу седину, появившуюся после того раза.

— Давай обсудим события в Белостоке, конфликт с Ниппонией и, как итог — отделение от Республики пресловутого Карафуто, — Рино обрывает мои невеселые мысли.

Я устало вздыхаю, внутренний хронометр говорит мне, что сейчас время ужина. Но пока любопытство канцлера не удовлетворено, рассчитывать на еду мне не приходится.

— Канцлер, вы же читали мои рапорты, я писал их тогда штук десять, — добавляю в голос немного просительности, — Там очень подробно все изложено, не вижу смысла повторяться.

— Рапорты — это одно! История, эмоции, впечатления — совсем другое, — резонно замечает Рино, — Уж позволь мне судить, в чем есть смысл, а в чем нет.

Смотрю на него с негодованием.

— Дайте хоть горло промочить! Я тут уже почти три часа болтаю без передыха!

Канцлер удивленно смотрит на меня, на бутылку вина, потом опять на меня.

— Нет, — он говорит, как о чем-то само-собой разумеющемся.

Какое-то время мы играем в гляделки, потом я сдаюсь.

— Хорошо! Но после этой истории вы нальете мне чертового вина!

Не уверен, что он согласился на мои условия, не уверен даже, что Рино вообще принял их во внимание.

— Карафуто! — чеканит он, — Рассказывай, что там стряслось на самом деле!

— Что-что! Случилось то, чего никто не ожидал! — раздраженно злюсь, — То, во что никто не верил! Случился Кайдзю!

Глава №3. Кайдзю

Океанский бриз мне моет волосы.Ждёт в свои объятья синь далёкая.Терпкая Камчатка, до свидания...

Самолет приземлилися уже полчаса назад, но пассажиров не выпускали из салона, поскольку мехмобиль с трапом до сих пор не соизволил приехать. Я сидел рядом с Григорием, пытаясь разглядеть через его плечо, что же происходит снаружи.

Наконец, в поле моего зрения показался приближающийся трап. Он ехал не торопясь, с гордым чувством собственной значимости и незаменимости.

— Ох, я уже успел позабыть, как тут все неспешно, — пробурчал Григорий, — В Карафуто что угодно работает также, как этот чертов трап — хреново, медленно и не факт, что успешно.

— А ты здесь уже бывал? — заинтересовался я.

— И не раз. Карафуто — совсем другой мир, Глеб. Это не то, что материк, здесь все по-другому.

— Подожди... — я на секунду задумался, — Но ведь Карафуто тоже часть материка?

— Формально да. Только перешеек, соединяющий его с сушей — очень узкий и абсолютно непроходим. На Карафуто можно попасть либо по воздуху, либо по морю. Поэтому местные зовут его островом, а остальную часть Республики — материк.

— Занятно... И что же здесь не так, как на материке?