Рейнтри. Инферно

Ее мастерство могло обеспечить ей очень хороший образ жизни, размышлял он, производя в голове быстрые подсчеты. Пять тысяч долларов в неделю равнялись двумстам шестидесяти тысячам долларов в год, и это только от его казино. Вероятнее всего, она действовала очень осторожно, не делая больших ставок, и таким образом оставалась незамеченной.

Данте задумался, как долго она дурачила его, как долго понемногу выигрывала там и сям, прежде чем Эл заметил ее.

Занавески на окне, которое занимало всю стену его кабинета, были все еще распахнуты и создавали у тех, кто открывал дверь, впечатление, будто они ступают прямо на застекленный балкон. Окно выходило на запад — так, чтобы он мог наблюдать закаты. Сейчас солнце находилось низко, небо окрасилось фиолетовым и золотым. В его доме в горах большинство окон выходило на восток, предоставляя возможность любоваться восходами. Где-то в глубине его души сидела потребность встречать и провожать солнце. Данте всегда тянуло к солнечному свету, возможно, оттого что огонь являлся неотъемлемой частью его самого, позволял ему призывать себя и подчинялся его командам.

Он сверился со своими внутренними часами: четыре минуты до заката. Ему не приходилось глядеть на часы, он всегда точно знал, когда солнце начинает садиться за горы. У него не было будильника. Он в нем не нуждался. Данте был так остро настроен на положение солнца, что должен был просто прислушаться к себе, чтобы узнать точное время. Что касается пробуждения в конкретное время, он был одним из тех людей, которые могли заставить себя проснуться в определенный час, и пользовался этим. Этот особый талант не имел никакого отношения к тому, что он был Рейнтри, поэтому он и не скрывал его; многие совершенно обычные люди обладали такой же способностью.

Однако, у него были другие таланты и способности, требовавшие тщательного сокрытия. Долгие дни лета вызывали в нем сексуальный подъем, и он чувствовал сдерживаемую силу, гудящую под его кожей. Ему приходилось быть вдвойне осторожным, чтобы не заставлять свечи вспыхивать в его присутствии или случайно не начать пожар, метнув быстрый взгляд — словно чиркнув спичкой, поджигающей сухой хворост. Он любил Рено и не хотел бы сжечь его дотла. Однако он чувствовал себя проклятым, живя с бушующей внутри энергией, которой хотел бы позволить выплеснуться наружу, а не удерживать в себе.

Должно быть, то же самое чувствовал его брат Гидеон при вспышках молнии, когда вся эта раскаленная природная мощь прожигала мускулы и вены. У них это было общее — связь с неукрощенной стихией. Все члены разбросанного по миру клана Рейнтри обладали какой-нибудь силой, некой формой особых способностей, но только члены королевской семьи могли управлять и контролировать природные энергии земли.

Данте не только принадлежал к королевской семье; он был дрэниром, лидером всего клана. Титул «дрэнир» был синонимом «короля». Однако его положение не было официальным, оно лишь являлось мерилом его силы. Данте был старшим сыном предыдущего дрэнира, но если бы он не унаследовал подобающую данному статусу мощь, то не удержал бы своего положения.

Гидеон был вторым после него по силе; если с Данте что-нибудь случится, и он умрет, не оставив после себя наследника с такими же, как у него, способностями, то дрэниром станет Гидеон — возможность данного события вселяла в его брата ужас, о чем свидетельствовал лежащий на столе Данте амулет, способствующий повышению плодовитости. Его доставили этим утром. Гидеон регулярно слал подобные вещицы, частично в шутку, но главным образом, потому что был готов сделать что угодно, лишь бы у Данте появились дети, и, таким образом, застраховаться от возможности самому занять когда-либо его место. Всякий раз после того, как им удавалось встретиться, Данте был вынужден тщательно обыскивать все углы и закоулки, а также перетряхивать всю свою одежду, чтобы удостовериться, что Гидеон не спрятал где-нибудь один из своих маленьких хитроумных зачарованных амулетов.

Гидеон был умелей его в этом деле, размышлял Данте. А с практикой довел свое искусство до совершенства. Бог знает, сколько таких амулетов он изготовил за последние несколько лет. Мало того, что теперь они стали более мощными, он еще и изменил свою тактику. Некоторые из них остались узнаваемы — серебряные штуковины, предназначенные для ношения на шее, — Данте не являлся приверженцем подобных украшений. Другие были крошечными и едва различимыми, как тот, который Гидеон вложил в свою новую визитную карточку. Он послал ее Данте, зная, что тот, вероятней всего, положит визитку в свой карман. Гидеон допустил оплошность лишь в одном — амулет выдала собственная мощь; Данте ощутил жужжание своей силы, однако, потерял уйму времени, пока не обнаружил источник возмущения.

За спиной раздался характерный для Эла двойной удар в дверь. Приемная была пуста, секретарь Данте отправился домой час назад.

— Войдите, — позвал он, не отрывая взгляда от заходящего солнца.

Дверь открылась, и Эл произнес:

— Мистер Рейнтри, это Лорна Клэй.