Рейс

Она не выходила из дому уже два дня. На улице было все так же жарко и душно. Внутри, если откинуть скрипучий люк подпола и держать его открытым, а окна закрытыми, жара была не такой мучительной. Из люка тянуло холодной сыростью. Главное – туда не упасть. А так можно жить, и ночью не задохнешься.

Весь предыдущий день шум в поле не затихал. Даже ночью гудели и ревели движки машин и бронетранспортеров. Ополченцы в конце концов привели Апокалипсис к общему знаменателю, разогнали всех гражданских, растащили сами все, что еще оставалось ценного на поле, куда два дня назад упали обломки «Боинга» и тела пассажиров рейса МA-71. Территория была оцеплена вооруженными людьми. На помощь ополченцам приехали какие-то казаки на «отжатых у “укропов”» тачках, военные, по словам Нинки, аж из Ростова на бронетехнике, иностранные наблюдатели в белых касках и на белых джипах, журналисты, фотографы и телевизионщики. Жизнь вокруг поля смерти била ключом. За окном время от времени раздавались одиночные выстрелы и слышались угрожающие крики. Стреляя в воздух, военные сдерживали особенно ретивых корреспондентов и мародеров из соседних деревень, которые приехали «помочь», а попали к «шапочному разбору».

На колхозном рынке в Торезе предприимчивые жители уже вовсю торговали награбленным, в основном косметикой: духами, тушью для ресниц, помадой, тенями. Также предлагались кулончики, цепочки, крестики, серьги и колечки, детские игрушки и предметы «импортной» одежды и обуви. Один казак, без оружия, в папахе, зеленом кителе, трениках и кроссовках, безуспешно пытался продать шесть не сильно разбитых и потрепанных чемоданов. Отдавал за бесценок. Никто даже не приценился. С турбизнесом в Торезе было традиционно плохо. Война мало что изменила в этом смысле. Денег у людей не было, и ехать было некуда и не на чем. Те, кто могли уехать, сделали это еще в мае, когда неместный паренек в тельняшке и папахе сорвал украинский флаг с козырька здания горадминистрации и объявил Торез «свободным городом, на хер».

Когда охрана на следующий день после трагедии вернулась к своим прямым задачам и обязанностям и оттеснила толпу мародеров с поля, на нем появились призраки в резиновых костюмах и марлевых масках. Они прибыли откуда-то издалека, то ли из России, то ли из Донецка, в составе колонны из трех грузовиков-рефрижераторов и нескольких машин охраны. Ночь напролет, до самого утра, они собирали тела, части тел, вплоть до оторванных пальцев и ушей, после чего забитые под завязку рефрижераторы отправились на железнодорожную станцию в Торез.

– Бабушка, ты что, к земле привыкаешь? – пошутила Нинка, чуть не свалившись утром в зияющий чернотой люк сбоку от широкой и высокой печи. Печь в доме Полины Трофимовны занимала полкомнаты, сквозь осыпавшуюся местами столетнюю штукатурку проступали кривые красно-серые кирпичи.

Нинка принесла нарезной батон и бутылку кефира и заодно похвасталась приобретениями – иностранной помадой и тушью. На крестнице была новая блузка цвета, как она сказала, «форель», но не «новая новая», а «просто новая», которую из-за разницы в размере невозможно было застегнуть на последние две пуговицы. От этого Нинка с ядовито-красными губами и антрацитово-черными ресницами показалась Полине Трофимовне еще большей «оторвой», чем обычно. Нинка же рассказала бабушке Поле о том, что творилось последние два дня в окружающем мире по ту сторону двери ее хаты. В том числе и про рефрижераторы с оторванными ушами и пальцами, уехавшими с поля на станцию в Торез.

Нинке в марте стукнуло двадцать девять. Не красавица, но в теле, крепко сбитая, курносая и улыбчивая, она уже два года как была второй раз замужем за Виталиком, безработным шахтером из Макеевки, на десять лет старше ее, который в апреле оставил ей на попечение трехлетнего сына-дауна от первого брака и уехал на заработки в Россию – «будуваты хаты для москалей». Его бывшая отбывала семилетний срок за торговлю наркотиками и возвращать себе свою кровинушку не спешила. В мае Виталик позвонил Нинке и сообщил, что не вернется домой, пока не кончится война, и что пускай за него «дурни воюют».

Нинка, которая работала за гроши сортировщицей на почте в Торезе, убивалась две недели, а потом закрутила с ополченцем из России, женатым безработным трактористом, который приехал, как он сказал, «подняться и сшибить деньжат», чтобы расплатиться по кредиту за ремонт «халупы» в богом забытом поселке недалеко то ли от Таганрога, то ли от Тагила. (Где именно находилась его халупа, Нинка не вникала – она не собиралась никуда переезжать из Тореза.)