Рейс

Алехин почувствовал, как волна, исходившая от писателя, захлестывает его с головой. Она была осязаема – мутная, красная, теплая. Скорее, даже горячая. На какое-то мгновение Сергей вдруг увидел себя со стороны – но не себя сегодняшнего, трясущегося в железной коробке по степной дороге рядом с этим лоснящимся от пота краснобаем, а Сергея Алехина десятилетней давности. Когда тот, отплевываясь заполнившей рот кровью, не раздумывая прыгнул в сточный канал вслед за Офтальмологом – и умер, захлебнувшись в потоке. Умер, чтобы воскреснуть и, оправившись после ранения, еще долго ощущать на языке омерзительный привкус отравленной дерьмом воды. В горле тут же возникли спазмы. Сжав челюсти, Алехин подавил приступ тошноты и постарался отодвинуться от Захарова как можно дальше. Но писатель не обращал внимания на мимику попутчика – его несло вперед:

– Ну чертовски же хорошо у Лермонтова: «мутная волна была тепла, была красна»! Там же, в горной речке, вода ледяная даже в жару, как сейчас. А у него – «тепла». От крови. Потом и Лев Николаевич целой повестью разродился. Да все без толку. И только в августе четырнадцатого Николай Александрович внял советам покойного князя и додумался платить им деньги и отправить на войну с остальным цивилизованным миром. Я говорю о Дикой дивизии. Сразу двух зайцев! Победят врагов – орлы! А погибнут за Россию – слава тебе господи! Чем меньше головорезов и грабителей вернется в родные аулы, тем спокойнее будет на больших дорогах. Иосиф Виссарионович, однако, в разумном страхе, что Гитлер их перекупит, в сорок третьем году решил вопрос, как ему казалось, радикально. Оказалось, однако, не до конца. Сегодня модно мазать Сталина с Гитлером одной краской. Да на месте Сталина Гитлер решил бы чеченский вопрос куда быстрее… и экономнее. Но его подход к делу недопустим, а сталинский недостаточно радикален. Национальный вопрос – не онкология. Тут «химией» и хирургией не обойдешься. Атомную бомбу под этот вопрос заложил еще в свое время этот графоман-психопат, Ульянов – товарищ Ленин. Создание нового федеративного государства по национальному признаку на пепелище царской России было самой страшной ошибкой вождя. Расхлебываем до сих пор. Борис Николаич покойный и Вадим Вадимыч несменяемый два раза Грозный рушили. До основанья. А затем? Правильно! Метастазы! И вот тогда, как раз вовремя, пригодился нашему Верховному опыт бывшего подводника. Знаете, как на подводной лодке извести крыс?

Алехин уже готов был заснуть, если бы не ухабы. Чем ближе к границе, тем раздолбанней становилась дорога, изуродованная танками, тягачами и прочей гусеничной техникой. Когда писатель повторил свой вопрос, Рыбников, который не разобрал смысла ни в первый, ни во второй раз, понял только интонацию, ключевое слово «как» и переспросил:

– Как? – просто чтобы писатель отвязался.

Человек войны, Рыбников, даже если бы расслышал бóльшую часть писательского монолога, в национальном вопросе разбирался плохо и, кроме «чурки-гребаные-хули-с-них-взять», никакой другой позиции не имел.

– А вот так, штабс-капитан Рыбников. Это безумно интересная история.

– Штабс-капитан? – перебил «безумно интересную историю» Рыбников. – Это что за звание такое?

– Не читали?

– Не помню.

– Так и называется – «Штабс-капитан Рыбников». Гениальный рассказ. Вы его героя мне чем-то напоминаете. Немногословный такой. И глаза прищурены.

– Я вообще военную литературу не особо, – Рыбников старательно щурился от ядовитого солнечного света. – Вранье одно. Особенно мемуары. Пишут о том, чего не видели. Все себе герои такие. Придумывают всякую ерунду.

– Ерунду, значит? – писатель притворился обиженным.

– Ваши книжки не в счет, товарищ Захаров, – спохватился Рыбников. – Вам, как себе, верю. Все ваше прочел. «Перевал» особо понравился. Просто очень круто. Жаль, что всех пацанов положили…

– Правда жизни! – многозначительно провозгласил польщенный Захаров. – Жизнь – это, к сожалению, смерть. Неразлучная пара. Так вот, хотите про крыс дослушать? Ни у меня, ни у моего коллеги по перу Куприна, Александра Иваныча, вы об этом не прочтете.

С немого согласия Рыбникова писатель пустился в многословное и натуралистичное описание того, как на подводных лодках ловят трех-четырех крыс, сажают в бочку, закрывают крышкой с грузом, выдерживают неделю, пока одна из крыс, самая живучая и агрессивная, не сожрет всех остальных. Потом крысу достают и, провозгласив крысиным королем, выпускают «на вольные хлеба». Крыса, ставшая в результате эксперимента каннибалом, в течение месяца сжирает всех остальных сородичей в подлодке.