Рейс по ту сторону смерти (СИ)

   Им твёрдо пообещали, что по прибытию на место их никто больше не потащит в море! Что это значит для английских матросов? Они же попали на флот либо за ногу, либо за шею. И навсегда, без вариантов. А тут им дали надежду, почти даром. И были бы они счастливы, если бы не эти дети! Ну да, они считали нас детьми, что взять с нижних чинов? Пацаны им приветливо открыто улыбались, по-своему были вежливы, даже почтительны - обычные, в общем, мальчики. И матросы лишь ребячеством объясняли некоторые особенности нашей жизни. Для начала, с подачи Грегори, фрегат назвали "А вот и я!", а на переборку кормовой надстройки нанесли эпическую фреску "упоротый вояка". Зажили со специфическими песнями и странными танцами, обустроились уютно, по-штрафному -- завели качельки, шашки, швыряемся гранатами, ножами и деревяшками, кистенями машем. Матросики поначалу на всё это лишь дико таращились, а потом ничего - обвыклись.

   Их к играм никто и не думал принуждать, не хочешь - получай заслуженную порцию линьков и служи дальше. А коли есть настроение, вместо линьков можно сыграть, например, в пекаря. Кстати, пекаря мы улучшили, ныне ведущий охраняет не деревяшку, а штрафника в медитации. Чтоб выиграть шиллинг, нужно всего лишь дать ему в морду. Пацан, закончив медитировать, уже сам поощряет ведущего, или, если его покой был нарушен, лично платит проигрыш и выдаёт матросику порцию, которой он тщился избежать. Это, вообще, стало обычным дополнением к скучным наказаниям. Всякий может рискнуть - побыть лошадкой, поиграть в жмурки, просто подраться. И вскоре объявились парни, готовые играть с нами постоянно -- мы добились-таки своего - выявили в стаде подходящих нам типов.

   Это ж только с виду казалось сумасшедшей игрой. И "подаренная" надежда на счастливое окончание похода хуже, чем обман - реальная морковка для ослов. Тебе достаточно бояться, терпеть и надеяться? Значит, готов быть ослом. И нам пофиг, что это рабство и порабощение -- ослы должны пахать, всегда и везде - это основа любого общества. Но если это вызывает в тебе внутренний протест, непонятная злость толкает на безумства - велкам, дружище, ты попал по адресу.

   Вообще, мы нарочито "не замечали" пленных, ими занимались только унтера. И, как все унтера, они командовали не "от имени", а лично, и насаждали личную власть по мере сил и способностей - простым мордобоем. Но во флоте, кроме личной власти, за ними стояла власть короля, поднять на них руку значило поднять мятеж. Вот в этом вопросе Захарка меня весьма удивил, проявив недетскую принципиальность. Он к его величеству не испытывает ничего личного, но считает, что на корабле SC есть власть лишь старшин SC, и всё, точка. Как зримое, предметное выражение этого принципа Захар приказал снять флаги, ему посмели возразить. Парень, не говоря больше ни слова, выпустил оппоненту кишки, они натурально на палубу из дяденьки вывалились. И не сказать, что такое было для нас уж очень необычным, меня поразила спокойная рассудительность Захара. Именно так: убеждённость - решение - действие. Спасибо мальчику, ко мне он снизошёл-таки до объяснений: Оказывается, у него есть силы на разговоры и драку только с теми, кто ему важен, для прочих достаточно простых намёков.

   Действительно, намёки - проще некуда. Если, вообще, на такое способен, набить доставшему унтеру рожу стоит десяток линьков, или сыграть с ребятками во что-нибудь весёленькое. Так рыжий весельчак Джордж Патсон первым повадился начинать каждое утро, сразу после завтрака, с побивания выбранной случайным образом боцманской морды и шёл к детям за "наказанием". Таким парням с нами интересней, на полном серьёзе заявляю. Дело это очень серьёзное, полное философского смысла. Начали мы когда-то с издевательств над пленными, чтобы принудить их к труду, а пришли к принуждению стада баранов к труду, дабы подвигнуть редких козлищ к бунту. И эти сокровища, бунтари, ежедневно, ежечасно убеждались, что они особенные, сами по себе, и освободились не благодаря нам - сами. Мы постоянно повторяли "никого не жаль", порой демонстративно их не замечали или насмешничали, будто говорили им, -- это только ваш выбор, ваша судьба.

   Они перестали от нас отходить. Парни не сбились в отдельное стадо, дружили и ссорились со "своими" мальчишками, играли и дрались, трудились и учились с нами. К окончанию автономки мы работали на рангоуте только со "своими" матросами, и разговаривали с ними как с равными. Для прочих, для стада, только приказы... и надежда! Эта разница в обращении заменила сотни слов. Мы ничего им не проповедовали, но всё-таки обращали в свою веру. Ибо один из главных наших постулатов "слова - ложь - уловка слабых". Молодые ещё парни смотрели на пацанов, на их спокойствие, уверенность, презрение к боли и трудностям, ненависть к надежде. Им очень хотелось стать похожими на штрафников, но это действительно страшно - проклясть надежду, остаться с нами навсегда.