Рейс продолжается

Мы тяжело садимся, подпрыгиваем, снова шлепаемся, снова подпрыгиваем, наконец, стукаемся еще раз так, что в самолете все звенит и трещит. Пассажиры ворчат. Они правы — нашему пилоту не самолеты, а самосвалы водить. Шляпа!

Словно хромая, мы катим по бесконечному пути к зданию аэропорта. Честное слово, будто поезд постукивает на стыках. Ну и пилот!

Наконец, останавливаемся.

Начинается долгая обычная процедура. Замолкают двигатели, открываются двери, подкатывают трапы, входят пограничники в зеленых фуражках, таможенники в серых, какая-то женщина в белом халате — наверное, врач или санитарные власти.

Потом, еще оглушенные полетом, спускаемся по трапу.

У правого колеса (ростом с меня) толпятся механики, летчики, еще какой-то народ, что-то разглядывают, качают головами, спорят, машут руками.

Мы садимся в желтые автобусы и мимо круглой, похожей на большой стеклянный гриб штуки катим к длинному серому зданию аэропорта.

Одного автобуса не хватает, подгоняют другой, но я врываюсь в первый, поскольку мои подопечные находятся в нем.

Впрочем, куда они денутся? Останутся в Москве? Сомневаюсь. Здесь, по моим сведениям, наркотиками особо не расторгуешься, русские ребята серьезные, и с ними шутки плохи.

Нас приводят в транзитный зал. Все очень мило. Можно выпить, полистать всякие журналы, посмотреть телевизор. Ходят их стюардессы — тоже между прочим аппетитные. И совсем не все блондинки, и уж совсем не все толстые. Почему мне говорили?..

Бросаю взгляд на моих подопечных. И настораживаюсь. Они чем-то явно обеспокоены. Сгрудились вокруг советской стюардессы постарше, видимо, о чем-то ее расспрашивают, советуются.

Я уже собрался было подойти прислушаться, как мой сосед, какой-то толстенький веселый человек спрашивает меня:

— В Москве бывали?

— Нет, — говорю.

— Я-то бывал. Замечательный город! Очень интересный. Советую побывать.

— Спасибо за совет, — ворчу.

— Ну, ничего, хоть снаружи увидите, по улицам проедете за те же деньги. Повезло. Если, конечно, не торопитесь.

Видя, что я не понимаю, охотно объясняет (есть, знаете, такие люди, которые обожают всем все объяснять или первыми сообщать всякие новости, особенно неприятные).

— Повреждение у нашего самолета. Не видели? С правым шасси что-то случилось. Исправлять будут. Так что рейс переносится на завтра. Сейчас отвезут в отель. Да вы не беспокойтесь — отель великолепный — «Аэрофлот», я в нем однажды ночевал. Покормят прекрасно. Все будет о'кей. Но из отеля не выпустят, уж такой порядок — мы ведь транзитники. Я вам советую…

Он еще что-то болтает, но я не слушаю.

Вот так номер! Застряли. Но в Токио-то нас — моих подопечных и меня — ждут именно с этим рейсом. Как же теперь? Все ломается! Понятно, почему они так заволновались — у них там, наверное, все обговорено — кто встречает, как пройти таможню с их набитыми деньгами чемоданами, куда ехать. И вдруг такое дело…

Смотрю в их сторону. Что за черт! Повеселели, благодарят за что-то немолодую стюардессу, передают ей билеты, деньги.

Эге-ге! Я устремляюсь туда же. И когда мои подопечные отходят к бару, о чем-то радостно болтая, а стюардесса уходит к какой-то двери, я догоняю ее и спрашиваю по-английски (по-английски какая стюардесса не говорит?):

— Простите, мои друзья, — киваю в сторону четверки, — сказали, что вы сможете мне помочь. Они говорят, вы очень любезны. (Весь в напряжении — угадал или попал пальцем в небо). Я выдаю ей мою обольстительную улыбку № 1, которую трачу лишь в исключительных случаях.

— Пожалуйста, — отвечает она, — вам на тот же рейс? Места еще есть.

Она сообщает время вылета советского самолета по маршруту Москва — Токио (через сорок минут), сумму доплаты, забирает мой билет, деньги и исчезает.

Я вытираю пот со лба. Ну-ну!

Еще бы немного и Мегрэ-Леруа спокойно дрых в отеле «Аэрофлот» или приставал к очередной горничной, а мои подопечные благополучно летели на советском лайнере в Токио, где по прибытии растворились бы в пространстве.

Ну и дела.

Не проходит и двадцати минут, как появляется моя спасительница, вручает мне новый красивый зеленый билет с красным флагом на обложке, сдачу, которую я пытаюсь ей всучить и от которой она возмущенно отказывается.

В это время, словно сговорившись, из разных дверей появляются две стюардессы.

Одна забирает пассажиров нашего рейса и ведет их к автобусу, на котором они поедут в отель. Другая приглашает мою четверку и меня за собой.

Подопечные смотрят на меня сначала изумленно, потом подозрительно, о чем-то шепчутся. И вдруг к нашей теперь уже пятерке присоединяется еще один летевший с нами, такой средних лет, поджарый, с энергичным лицом. Он в последний момент, видимо, тоже перерегистрировал билет. Спешит.

Уж лучше бы он не спешил…

Мы покидаем транзитный зал, садимся в желтый автобус, подъезжаем к самолету. Нам предъявляют наши чемоданы, выгруженные из «Боинга». Четверка испускает вздох облегчения. Мне наплевать — мой чемодан пустой.

Нас торопят. Мы поднимаемся в ИЛ-62. Красивейший, длиннющий самолет.