Рейс туда и обратно

Русов закурил, сон как рукой сняло. Несколько лет назад «Пассат» заходил в порт Юго-Западной Африки — в Людериц. Шипшандлерская контора, у которой они закупали топливо, находилась на Принц-Альбрехт-штрассе. Выдалось немного свободного времени, погуляли по городу, заглянули в музей, прославляющий сподвижника Бисмарка, Франца Людерица, принесшего «свет культуры» в этот пустынный угол африканской земли. «Свет культуры» африканцам несли германцы, а там, где были они, там орудия крейсеров, убийства, кровь. Так и создавалась в юго-западном углу Африки бывшая кайзеровская колония — на крови, слезах, жесточайшем подавлении борьбы африканцев за свободу. «Свет культуры»!.. Недра, начиненные алмазами, вот что влекло в Африку Франца Людерица! В эти-то края, как и в Южную Америку, бежали после минувшей войны фашисты, среди которых, по-видимому, был и Рудольф Шмеллинг.

«Хватит с меня. Устал. Заснуть бы побыстрее», — думал Русов, но нет, не шел сон. Стоило закрыть глаза, как перед взором возникал высокий борт «Принцессы», капитанская каюта, женщина с маленькой ранкой под левой грудью... Восьмое сентября сорок первого года! Коле Русову было тогда двенадцать, а Руди Шмеллингу, наверно, чуть больше двадцати. В тот теплый осенний день, когда лейтенант Руди Шмеллинг, командовавший, наверно, взводом, ворвался в Шлиссельбург, тот день стал самым первым днем невероятно долгой и страшной блокады Ленинграда. Да, памятный день. Первая ожесточенная бомбежка... В тот день Колька Русов в последний раз в своей жизни катался на «американских горах» в Госнардоме.

О, эти «американки». Кто из ленинградских мальчишек не мечтал прокатиться на них? Коле Русову они казались самым великим чудом света! Серые угловатые контуры гор возвышались над домами, зоопарком и, как казалось Коле, даже выше золотого шпиля Петропавловской крепости. Ах, эти длинные, верткие вагонетки, с бешеной скоростью несущиеся по «американским горам», кажется, у самого неба, над всем городом. Ну да, сверху открывался обширнейший вид Невы, Биржи, Петропавловской крепости и родной Русову Петроградской стороны.

Начало сентября. Враг уже был где-то под Лугой, дня не проходило, чтобы не объявляли два-три раза воздушную тревогу, но все же война была еще где-то там, за городом, вне города, еще осколки от зенитных снарядов не очень-то легко было выменять даже на марки Берега Слоновой Кости, а за стабилизатор от вражеской зажигалки, привезенный знакомым мальчиком откуда-то с окраины города, Коля отдал великолепный, с ножничками и пилкой складной нож.

Так вот, война была уже где-то рядом, но еще не тут, а там. Очереди в магазинах были совсем небольшими, еще торговали мороженым с именами Аня, Таня, Коля на круглых вафлях, еще не все окна были заклеены крест-накрест бумажными полосками, и Колька еще ни разу не побывал в бомбоубежище. В подвале соседнего дома его лишь строили, а до убежища, что на углу Геслеровского и Разночинной, бежать было далеко, да и что бежать, если еще ни один вражеский самолет не смог долететь до центра города? И «американки» еще работали, правда с перебоями. И зоопарк. В тот день они отправились с мамой в Госнардом, во-первых, чтобы посмотреть на вражеский бомбардировщик, сбитый где-то под Ленинградом, а затем, чтобы покататься на «американках». Бомбардировщик был так изрешечен пулями и осколками, что, взглянув на это поверженное на землю серое чудовище, Коля понял: нечего фашистам и соваться к Ленинграду! Да-да, скоро назад побегут, в свою паршивую Германию! Даже досадно немного. Вот ведь: на крыше их дома стоит зенитный пулемет, и зенитчики обещали дать гильзы от стреляных патронов, а сами еще ни разу не стреляли.

Ах, эти «американки». Что там распластанный на асфальте «Юнкерс-88»?.. «Садитесь, граждане, пристегивайтесь! И вы, девушка, и вы... Что? Нет-нет, не имею права!» — Последние слова вагонеточник адресовал худощавому, в очках-колесах мужчине, который что-то шептал ему в ухо и совал в руку смятую рублевку. Колька тотчас догадался, в чем тут дело. Как-то и папа вот так же переговаривался с вагонеточником: дашь ему рубль, и ух как он промчит свою вагонетку! Притормаживать будет меньше... А, договорились! «Ну, держись, публика! — ухарски сказал вагонеточник. — Поехали!» «Уу-ууу!» — загудели колеса, и вагонетка, стремительно набирая скорость, покатила по блестящим рельсам. Если бы Коля уже не решил, что обязательно-обязательно будет моряком, он стал бы вагонеточником. Вот это скорость! Тугой ветер. Резкий поворот. Взлет на одну из гор. Высотища! Синяя лента Невы, дворцы на той ее стороне... «У-у-ууу!» — со все нарастающим воем вагонетка ринулась вниз, и тело стало легким как пушинка. «А-аа-аа!» — восторженно вскричали пассажирки и пассажиры. Что-то вопил, прижав ладони ко рту, очкарик. И Колька заорал, а мама смеялась и, балуясь, взвизгивала как девчонка. Бросок в черный зев тоннеля. Бешеный взлет на очередную вершину. Какое же это чудо — «американские горы»! И так повезло, что очкарик дал вагонеточнику рублевку...