Рейтар

Постоялый двор был как все — на огромном подворье собрались в кучу несколько сараев, конюшня, трактир и гостиница с тесными комнатками на одного и большими комнатами сразу на несколько человек. Вся середина двора была уставлена телегами и фургонами, на которых и под которыми спали обозники, храпя на все окрестности.

Разбудив сонного приказчика, я взял клетушку размерами чуть больше деревянной койки с соломенным матрасом, где и уснул, накрывшись дорожным пледом.

С утра меня никто не будил, так что проснулся поздно, от шума и пробивавшихся сквозь щели в ставнях ярких и острых как спицы лучей солнца. Давно такого не было, чтобы выспаться получалось. Выбежал во двор, умылся возле колодца, причем какой-то мальчишка за медную денежку сливал мне воду из большого жестяного кувшина. Потом, прихватив с кухни миску кипятку, поднялся в комнатку, кое-как пристроился за крошечной тумбочкой у окна и, направив бритву на ремне, тщательно побрился перед маленьким зеркальцем, которое всегда таскал с собой в ранце.

В трактире, куда зашел позавтракать, встретил одного лишь Тесака, задумчиво поглощавшего яичницу с салом. Он мне сказал, что дел все равно никаких нет, и все остальные пошли на базар, так что и мне никто не мешает тем же самым заняться. А Арио с Голодным сейчас на пристани, следят за погрузкой. А вот на ночь надо будет уже на баржу перебраться — товар охранять, да отхода ждать, на рассвете отвалят.

У подскочившего подавальщика я попросил омлет и травяного чаю, а потом подумал, что и самому на базар сходить неплохо было бы. И пообносился, и пооборвался, и пообтрепался за последнее время. Тесак попрощался и отправился по каким-то своим делам, а я зашел в общую комнату, где остальные ночевали, и нашел там одного лишь Бире Хорька, которого поставили охранять имущество. Воров в таких шумных и суетливых местах хватало, так что караульный всегда оставался. А у нас тут и ранцы, и карабины — добыча была бы лакомая для кого угодно, на руку нечистого, кто свое с чужим легко путает.

Рынок начинался сразу за воротами постоялого двора и тянулся до самой реки, до пристаней, откуда баржи, влекомые пыхтящими паровыми буксирами, шли и вверх по течению, до самых Северных Княжеств, и вниз, в Ирбенскую марку и Улле, в котором товар с барж зачастую перегружался на суда морские и плыл в другие края. Большой, шумный, жаркий и пыльный рынок, на жизни которого скоротечная война Дикого Барона никак не отразилась. Все так же шли сюда караваны, тянулись за пароходами вереницы барж, доставляя товар из сопредельных и даже дальних земель.

Впервые за долгое время я оказался предоставлен самому себе, и поначалу это было немного непривычно. Бродил между торговыми рядами, глазел на товар, да заодно за своими карманами приглядывал, потому как любой рынок — для карманников раздолье. Потом все же нашел что-то из того, что мне нужно. Ремень новый присмотрел вместо истертого и растянутого, рубах несколько прикупил, да сапоги новые, вроде как и приоделся, потом что-то еще из мелочей взял и шемах новый, который сразу на шею и намотал. Потом к цирюльнику зашел, в тесный полутемный сарайчик, насквозь пропахший дешевой ароматной водой и чем-то еще, чем всегда в таких местах пахнет, где шустрый малый лет пятнадцати ловко меня постриг, почти что наголо, да усы подровнял.

На постоялый двор идти не хотелось, как-то не успел еще до конца насладиться неожиданно обретенной свободой. Прошелся по ярмарке до угла, где разыгрывали разные призы, побросал деревянные шары в висящие кольца, выиграв маленькую тряпичную куклу и тут же подарив ее крутившейся поблизости девчонке лет пяти. Та аж взвизгнула от радости, схватила подарок и сразу же убежала.

Где-то играла музыка, где-то веселили народ уличные клоуны, и толпа вокруг них радостно ухала приступами смеха. Мало-помалу дошел до «срамного угла», того самого, что на любом большом базаре имеется — скопления дешевых и грязных борделей, где чаще всего некрасивые и потасканные рабыни, скупленные владельцами по дешевке, ублажали пьяных и небрезгливых. Какая-то северянка, одетая под зингарку, с большим дряблым животом, свисающим на пояс штанов и такой же дряблой грудью, свисающей на живот, попыталась ухватить меня за рукав, но наткнувшись на мой взгляд, испуганно шарахнулась назад.

За «срамным углом» вытянулись в ряд трактиры и харчевни, и тоже по обычаю: ближе к углу и дальше от рыночных ворот — те что подешевле и погрязнее, а поближе к воротам — уже приличные, такие, в которых и поесть можно, не опасаясь за последствия, и где в пиво сивухи не плеснут, а то и чего похуже, «малинки» например, от которой придешь в себя где-нибудь на помойке, раздетый и разутый, а то и вовсе не очнешься. Там, на выходе из одного такого «господского» трактира, столкнулся я с Ниганом, заметно пьяным, что удивило — час был ранний и за десятником раньше таких привычек не водилось.

— Ты что такой хмельной с ранья?

— А что еще делать? — неохотно сказал Ниган, явно стараясь не встречаться глазами. — Службы нет сегодня, отчего и не напиться?