Я выстрелил в мальчишку бездумно, как в чучело, как в мишень – в сознании словно замерзло все. Просто прицелился так, чтобы тяжелая револьверная пуля вскользь по ребрам прошла, – и выстрелил. В свете вспышки увидел кровь, уже пропитавшую белую рубаху из тонкого шелка, такое же белое лицо, черные спутанные волосы. А потом мы ушли. С топотом выбежали из дома на парадное крыльцо, выбив еще одно стекло, выстрелили пару раз в небо для того, чтобы точно поднять переполох в этом тихом месте, где вразброс, среди парков и рощ, были тихие богатые особняки с садами, а затем заскочили в фургон, укрывший нас во тьме. Из тьмы пришли и во тьму вернулись.
Молчаливый возница хлестнул коней, и мы понеслись прочь от разоренного нами дома, от убитых людей, слыша, как заливается где-то вдалеке свисток городской стражи. Уже привычный звук, еще с вольного города Рюгеля.
10
Злой тер остро пахнущим крепким вином руку, стирая с нее татуировку, оказавшуюся нарисованной. Арио, явно довольный, что-то напевая, отсчитывал монеты из кожаного кисета, раскидывая их на столе на несколько кучек.
– Не надо мне, – сказал Ниган, тяжело вздохнув. – За кровь золото брать не привык.
– А ты привыкай, – усмехнулся кривовато Круглый. – Что думаешь, ты перед богами грехи тем самым замолил? Убитых воскресил? Что доказать хочешь?
Ниган побагровел от злости, но промолчал, бросив на меня растерянный взгляд. Арио тоже уставился на меня, явно ожидая каких-то слов. Злой насторожился, а вместе с ним и его двое подручных. В темной задней комнате трактира, в котором мы встретились с нашим «приказчиком», воцарилось недоброе молчание.
– Бери, Ниган, – сказал я ему. – Можешь потом сиротам раздать, а сейчас возьми, как я возьму.
– Это зачем?
Десятник дышал хрипло и тяжело, я видел испарину на его загорелом лбу, волосы прилипли.
– А чтобы ты точно знал, кто ты теперь есть, – ответил я ему. – Чтобы сам себя не обманывал. Чтобы понимал, какой путь мы выбрали. Чтобы знал, что через кровь пошли.
Нигана словно под дых ударили, настолько болезненно он сморщился. Мне тоже было тошно до того, что хотелось выхватить из кобуры револьвер и стрелять в тех, кто сидел рядом, но я понимал – это уже ничего не исправит. И не изменит. Я выбрал свой путь, я знаю, зачем по нему иду. Остановлюсь – кровь моей семьи впитает земля навсегда, и не будет по этой крови расплаты. Поэтому я пойду дальше, какими бы путями темными мне идти ни пришлось.
– Возьми золото, Ниган, – сказал я ему. – И впредь бери, а дальше с ним как хочешь, твоя воля.
Десятник сидел неподвижно с минуту. Потом протянул руку и сгреб монеты со стола.
– Для войны себе купи что-то, – сказал вдруг Арио. – Тогда стесняться не надо будет. Ладно, отдыхайте. Можете здесь, в трактире заночевать, тут комнаты есть.
Тут он прав был – идти среди ночи в воинский городок по местности, где не бывал ни разу, – мысль неудачная, надо хоть света дождаться. Сам Арио вообще, как выяснилось, при этом трактире проживал, равно как и его подручные. Когда золото было роздано, все встали, вышли в трактирный зал, заполненный наполовину, и все больше смертельно пьяными, – было поздно, и люд рабочий по домам разошелся, остались допивать лишь бездельники и самые последние забулдыги.
Пахло разлитым вином, подгорелой едой с кухни, сонный трактирщик сидел за своей стойкой, устало привалившись спиной к винной бочке. Едва я подошел к нему, он вскочил, угодливо глядя в глаза – Арио и тех, кто с ним, он явно побаивался.
– Мир вам, уважаемый, – поприветствовал он меня. – Чем могу?
– Вина дай и поесть что-нибудь.
– В момент исполню, – сказал он мне уже в спину, когда я шел к столу.
Сел у темного грязного окошка, попытался выглянуть наружу – ни демона не видно. Ни огонька.
Трактирщик через минуту подбежал, поставил передо мной блюдо с двумя большими кусками мяса на хлебе и оловянный кувшинчик с красным вином, присовокупив к нему такой же оловянный стакан. Получив монету, закивал благодарно и вернулся на свое место.
Я заметил Нигана, усевшегося за стол тоже в одиночестве, наедине с кувшином куда побольше моего. Может, пусть так, глядишь, и зальет вином ненужные мысли, забудет на вечер о том, кем он становится. А я забывать не хочу, мне точно надо знать, кто я такой и кем становлюсь. Если самому себе лгать, то уже в самую последнюю очередь, хотя именно себе больше всего наврать и охота. Сказать, что убили мы сегодня, наверное, врагов. Может, и так, только мне это неведомо. Знаю только, чувствую, что этими трупами не закончится, мы ведь туда пришли для того, чтобы приблизить войну, чтобы трупов было больше. Я это знаю. И знаю, что для мести моей есть только такой путь, как сейчас, – кривой и через грязь. И кровь.
Небо над полем было затянуто облаками, свежий ветерок волнами колебал высокую траву. Она шуршала, вроде бы и тихо, но заполняя этим тихим шорохом весь мир. Было прохладно, даже зябко.