Дверь в коридоре отворилась, и все вышли из здания. Профессора немного смутил тот факт, что лаборатория находилась на третьем этаже, но он не помнил, чтобы им приходилось спускаться. Сейчас же они вышли на небольшую площадь перед зданием – она была ему совершенно незнакома. За годы работы в Байхапуре профессор изучил каждый клочок земли своего института – никакой площади, подобно этой, он не помнил… Здания, пространства для автомобилей – все было иное.
Лотос шел первым. Афа наблюдал за ним: если бы не металлический блестящий отлив кожи или одежды, можно было бы предположить, что впереди идет человек. Ни одного механического движения, угловатого, с маленькими рывками. Мужчина провел профессора и Дашу к длинному плоскому бараку, гладкая и полированная стена которого была сделана из того же тонкого металла, что и «кожа» Лотоса. Когда они оказались у самой стены, мужчина на мгновение словно растворился на этом фоне. Легкие движения воздуха выдавали что-то живое – самого же мужчины видно не было. Стена барака расползлась в стороны, и только теперь, в черном проеме, профессор увидел плотное тело Лотоса. Они прошли внутрь, и стены медленно вернулись обратно. Вместе с их соединением постепенно терялся солнечный свет, но где-то вверху уже загорался внутренний, также постепенно увеличивая свою силу. Никакой разницы между освещением площади и ангара Афа не заметил. Он только отметил для себя, насколько это мягко воздействует на зрение, не заставляя его напрягаться. Все трое, не останавливаясь, прошли к механизму, чем-то напоминающему самолет. Ни иллюминаторов, ни шасси не было, пластиковый или металлический авиалайнер лежал животом на линолеуме, которым был застелен весь ангар. Неожиданно в самолете образовалось отверстие, все трое вошли в салон. Профессор обратил внимание, что, проходя по площади, потом по ангару и находясь уже в салоне лайнера, он никак не ощущал изменения температуры воздуха. Ни густого нагретого внутри барака, ни прохлады в салоне – ничего этого не было. Воздух, как и свет, был один и тот же.
В салоне друг напротив друга расположились кресла. Лотос махнул рукой, предложив путешественникам выбрать любые из них. Даша по своей привычке, оставшейся от вольной жизни, с ногами забралась на первое же кресло, натянув полу рубашки на выпирающие колени. Лотос и профессор сели поодаль.
– Господин профессор, я только начинаю… Как у вас сказано: у меня только четвертый-пятый день всего. Тем не менее уже есть то, что можно показать.
Лайнер качнулся, совсем чуть-чуть, словно само кресло, тонко подмечавшее любое движение сидящего, поменяло свое положение для удобства. Стены салона уже привычным образом открыли окружающее пространство – самолет плавно поднимался. Площадь оказалась не такой уж большой, как это ощущалось внизу, она обрамлялась такими же блестящими бараками по всему периметру. Показались деревья, превращающиеся в леса, небольшие возвышенности, океан.
Океан Афа узнал сразу: он вовсе не изменился, ничего не было тронуто – все те же набегающие волны, белый песок, крохотные природные клумбы, неизвестно как прижившиеся среди соленой воды и жаркого песка кустарники с невзрачными красно-синими лепесточками цветов. Побережье было пустынно, ни одной виллы, которые, как мухи, осаждали побережье, видно не было. Весь берег, не считая стоярдовой полосы песка, служащей пляжем, был усажен кетапангом, эпифитом и вьющимся пальмовым ротангом. В зарослях змейкой вилась автомобильная дорога. Она уходила вглубь материка и там раздваивалась, утраивалась, образуя обратную дельту. Если прищурить глаза, то казалось, что все эти змейки-автострады светятся флуоресцентом среди зелени деревьев и гранитных вершин скалистых гор.
Лайнер летел по бесшумному небу, профессор уткнулся в невидимое глазу плотное пространство, служащее самолету стеклом иллюминатора:
– Что это, Лотос?
– Адангард, господин профессор. То, что вы называете Байхапуром.
Среди дикой природы, совсем нетронутой, аккуратно и заботливо стояли дома, даже целые небольшие городки. Геометрическая точность зданий поражала. Ровные, без единого окна, не говоря уже о дверях, стояли бараки. Отблески плоских крыш попадали в глаза профессору, тот щурился от отражения солнечных лучей. Городки пропадали, и снова начинались скалы, реки, леса. Яркими красками, словно все было омыто летним дождем, горели зеленые, коричневые и голубые пятна, ленты, потоки. Назвать это дикой природой Афа попросту не мог: природа была тихой, величественной и совершенно не страшной, не пугающей своей непроходимостью и не таящей в себе опасность для человека.
«Человека! – что-то вскрикнуло в голове Афы. – Человека!»
Пустые автомагистрали, нетронутая флора – человека на земле не было. Это Афа отчетливо понимал.