Рейтинг лучших любовников

Геннадий Зданевич выгнул в удивлении вторую красивую бровь. Неужели милая девочка Маша все-таки беременна именно от этого наркомана? Он, конечно, уже несколько отошел от своей синевы, но на полноценного члена общества все равно никак не тянет. Геннадий вообще не понимал, почему его семью допустили до обсуждения таких интимных вопросов, но признавал, что ему было интересно, как в кино.

– Маша непременно будет делать аборт! – стукнул по столу кулаком Валентин Корзун.

Столовые приборы жалобно звякнули, а жена его, Катя, не менее жалобно спросила:

– Да в чем дело, Валя?! Отчего вы так ополчились на наших бедных детей?!

Валентин поднял глаза от своего огромного кулака к Вериному лицу и сказал:

– Придется, Вера, признаться, хотя сейчас вроде бы не место и не время, но… В общем, тянуть дальше нельзя.

– Ну что ж, я рада, что ты наконец тоже пришел к этому мнению, – торжественно проговорила Вера. – Нам, Оленька… – Она намеренно обратилась к жене Зданевича как к очень важной персоне разворачивающегося действа, – очень хочется, чтобы вы присутствовали при аборте как квалифицированная медсестра. Машенька не может иметь ребенка от Катиного сына, потому что… в общем, она… сестра Андрея…

– Как… – еле выдохнула Катя.

– Не может быть… – пробормотала Маша, оторвав руки от своего красного лица.

– Что вы городите?! – крикнул Андрей так поспешно, что закашлялся, и вынужден был запивать свой кашель все тем же кровавым вишневым соком.

– Ну конечно… она сестра единокровная, но дела это не меняет, – объяснила всем Вера.

– Как это единокровная? – все еще не могла взять в толк Катя, а все остальные вообще утратили всякую способность говорить.

– Так это! – уже со злой усмешкой бросила ей в лицо Вера. Вот он миг ее торжества! Миг победы! Приготовьтесь, фанфары и литавры! Приготовься, Катерина! Интересно, каким сейчас станет твое совиное лицо? Синим? Белым? Серо-буро-малиновым в крапинку? Она по-голливудски красиво и ужасно улыбнулась подруге и очень четко произнесла: – Она моя дочь и одновременно дочь твоего мужа! Она вполне может носить фамилию – Корзун и отчество – Валентиновна.

Катино лицо не изменило своего цвета. В нем, что называется, не дрогнул ни один мускул. Оно, напротив, окончательно застыло безжизненной маской. Маска Вере понравилась. Пожалуй, этот вариант даже лучше лица заморенной совы. И лучше, чем смятение и испуг, которые она так мечтала увидеть на лице подруги. Это была почти полная и безоговорочная капитуляция. В Вериной душе наконец грянули фанфары и литавры. Жаль, что никто другой их не слышал!

– Ничего не понимаю… – медленно поднялся со своего места Вячеслав Кудрявцев. Его простреленная рука выпала из медицинской косынки, но он этого не заметил, и на белой повязке стало стремительно расползаться уже не вишневое, а самое настоящее кровавое пятно. – Ты хочешь сказать, что Машка – не моя дочь?!!

– Именно это я сейчас и сказала, – ответила ему Вера и смело посмотрела мужу в глаза.

– Нам все-таки лучше уйти, – буркнул Зданевич и поднялся из-за стола.

– Ну уж нет! – истерично расхохоталась Вера. – Уж побудь, пожалуйста, с нами! Ты тоже должен испить эту чашу до дна. Ведь из-за тебя все! Все, что здесь происходит, из-за тебя, Антон! И ты об этом знаешь!

Вера думала, что она будет торжествовать, когда разговор дойдет до этого этапа, но неожиданно почувствовала, что очень хочет зарыдать в голос так, чтобы о ее загубленной жизни вместе с ней стонала вся Вселенная. Да, она победила Катьку! Но какой ценой! И что со всеми ними теперь будет дальше?

У Геннадия Зданевича уже не хватало бровей, чтобы красиво изгибать их в удивлении. Он просто подпер подбородок кулаком и с большим интересом стал рассматривать отца, как совершенно нового для него человека. Он, обыкновенный дальневосточный майор в отставке, каким-то образом оказался замешан в странные питерские дела. Интересно, с какого бока-припека?

Ольга подумала только: «Ну вот и началось», и приготовилась к самому худшему.

– Отец, как это понимать? – В полной тишине очень громкими показались слова Андрея, у которого так осунулось лицо, будто он только что встал после тяжелой и продолжительной болезни.

– Да вот… так… черт попутал… – ответил Валентин. – Молодой был…

– И ты всегда знал, что Маша твоя дочь?

– Всегда.

– И молчал?

– Молчал… да… но в наших двух семьях вас обоих любили, как общих детей. Разве не так?

– Но почему же ты мне не сказал, когда увидел, что я… что мы… – Андрей с трудом выталкивал из пересохшего рта слова, и все они были какими-то неправильными, не теми, которые нужно в этой ситуации произносить.

– Но я же не знал, что вы решитесь на ребенка, – совершенно больным голосом проговорил Валентин. – В семнадцать лет все влюблены друг в друга, а то и в нескольких человек сразу. Я не мог даже предположить, что все так серьезно…

– Вот уж инцест – так инцест! Хрестоматийный! Чуть ли не инцухт пополам с инбридингом! – расхохотался Андрей. – Кликуха была не в бровь, а в глаз. Ну, однокласснички! Как в воду глядели!