Рейтинг лучших любовников

– Не увлекаюсь. Кто-то из наших женщин… ну в фирме… купил книжку про магические обряды. Они вслух зачитывали, как готовить кофе на приворот. Еще хохотали, что теперь приворожат к нашему офису всех клиентов.

– Ты, Славка, наверно, забыл какой-нибудь ингредиент, – опять улыбнулась Катя и взъерошила ему жесткие волосы.

– Не забыл… У меня даже коньяк был. Случайно. Только мы пили не в той последовательности.

– То есть?

– Надо было пить кофе маленькими глоточками, чередуя его с коньяком, а мы выдули коньяк после.

– Поэтому и не сработало твое приворотное зелье! Эх ты, горе-колдун! Ничего нельзя менять в обряде.

– Еще как сработало, Катя! Женщины читали, что после такого кофе чудовищно обостряется чувственность. Разве не так? Разве ты этого тогда не ощутила?

Катя подумала, что ощутила, но ей тогда казалось, что все обострилось от негодования и обиды на мужа. Она тяжело вздохнула и сказала:

– Даже если и сработало твое зелье, то привороженная любовь – все равно обман! И ты, Слава, для меня – обман! Уж прости… Я и с тобой пыталась вернуться в прошлое! А теперь вдруг оказалось, что этого не надо было делать! Нужно жить настоящим! Мы чуть детей не проворонили, Славка! Впрочем, еще неизвестно, чем все кончится!

– Ну… насчет детей… – Кудрявцев вернулся на свое место за столом, выпил бокал вина и твердым голосом сказал: – Это… вообще лучше не обсуждать! Это я тебе запрещаю! Все должно кончиться хорошо! Они ни в чем не виноваты, а потому… – Его слова звучали как заклинание, как еще один магический заговор, – все обязательно кончится хорошо!

– Мне тоже хочется так думать! – подхватила Катя. – А нам лучше остаться друзьями… Ты еще найдешь свое счастье! Вот увидишь!

Вячеслав упрямо покачал головой.

– Не говори банальностей, Катька! Не хочу я другого счастья, кроме Машки с Андрюшкой и… тебя…

– Давай лучше выпьем за наших детей! – предложила Катя.

Кудрявцев не мог не согласиться, и разговор плавно перешел на обсуждение проблем молодых людей, и за весь вечер больше ни разу не звучали слова о любви. Она витала в воздухе, неназванная. Любовь к детям.

* * *

Вера Кудрявцева осталась одна. Всех своих родных и близких она будто отрезала от себя ножом. Где кантовался Славка, она не могла даже предположить, но дома он не появлялся и для ночевки. Часто ее охватывала тревога, как там его больная рука, но она тут же себя одергивала. Что думать о руке, если и человека-то нет? Где он? С кем живет? Ну не с Катериной же! Это он с ней был, чтобы ей, Вере, назло… Она и не подозревала, что ее может терзать такая дикая ревность. Вера пыталась честно разобраться в себе. Она так изводится, потому что все-таки испытывает нежные чувства к мужу или мучается от уязвленного самолюбия? Ответа она не находила. Иногда Вере казалось, что ей нет никакого дела до того, где шляется ее муж. А иногда снилось, как ее Кудрявцев занимается любовью с ненавистной Катькой. Она просыпалась в испарине и мечтала задушить наконец «подругу» собственными руками.

Заставить себя прийти к Маше в Гончарный переулок было выше ее сил. Она, конечно, знала, где живут молодожены. Слава сказал ей адрес, когда еще надеялся, что жена одумается.

– Ты же сама виновата в трагедии дочери! – убеждал ее Кудрявцев. – Шекспир отдыхает! А ведешь себя так, будто это не Машку, а тебя оскорбили и обманули в лучших чувствах.

Вера вроде бы и понимала справедливость его слов, но ничего поделать с собой не могла. Это она должна была руководить событиями, и в особенности судьбой дочери, а не какой-то там отец, который фактически и отцом-то не является! Если бы еще молодые люди не расписались в загсе, то она, возможно, как-нибудь сумела бы заставить себя смириться с их сожительством в Гончарном переулке. В конце концов, и сама не без греха: она также предавалась плотской любви со Зданевичем, когда ей не было еще и восемнадцати. Но то, что дочь официально вышла замуж за единокровного брата, она принять никак не могла. Это казалось ей омерзительным и противоестественным.

Конечно, Вера наведывалась в Гончарный переулок, чтобы хоть издали посмотреть на дочь, и несколько раз видела ее. Ей хотелось, чтобы Маша выглядела измученной, несчастной или как минимум была бы бледна, и тогда она по-матерински вырвала бы ее из корзунских лап. Но дочь казалась ей беспечной и веселой. Несмотря на удар судьбы, она, похоже, была счастлива. И Вера убиралась восвояси.