Рейтинг темного божества

Мещерскому Анфиса повторила свой рассказ слово в слово. Тот, огорошенный длительными поисками адресата, присутствием взволнованной Кати, слушал, казалось, вполуха. Взирал на домашний Анфисин хаос, на пустые ампулы и использованный одноразовый шприц, оставленные врачом на подзеркальнике, на окровавленные марлевые тампоны, которые Катя еще не успела выбросить в мусорное ведро. Анфиса повествовала, крепко прижимая к пышной груди красную коробку, словно страшную драгоценность.

— Да, история. — Мещерский хмыкнул, когда она закончила. — Убийца с ножом. Даже с таким вот ножом. — Он повторил Анфисин широкий жест. — Анфиса, не волнуйтесь, я вас понял. Но надо же все-таки случиться такому совпадению…

— Какому еще совпадению? — не поняла Катя.

— Ну как же? Гроза, молнии сверкают, по двору несутся мутные потоки воды, а тут еще кто-то, как назло, лампочки вывернул… И тленом могильным дохнуло. И рост у нападавшего вполне подходящий — маленький…

— А в чем дело? — спросила Анфиса. — Сережа, вы что, мне не верите?

— Я верю, верю. Только если поедем в милицию, историю надо изложить как-нибудь попроще. А то, когда там речь зайдет о маленьком, чрезвычайно плотном убийце с ножом, грозе и вывернутых в уборной… пардон, в подъезде лампочках, окажется, что дежурный лейтенант — с детства поклонник Булгакова, а от главы про нападение на администратора варьете Варенуху просто тащится.

— По-вашему… по-твоему, дорогой, я все сочинила и я же похожа на Варенуху? — гневно спросила Анфиса.

Катя не удержалась и фыркнула. Мещерский покраснел, оробел под ее взглядом. Он составлял ровно половину могучей, щедро одаренной телесными формами Анфисы и в самом крайнем случае на снисхождение и пощаду мог даже не рассчитывать. Но Анфиса и сама не удержалась — фыркнула и засмеялась. И этот смех был как лекарство.

— Ладно, девушки, шутки в сторону, — сказал Мещерский. — Конечно, это дело так оставлять нельзя. Но все же с версией по поводу покушения я бы пока погодил. Если вы, Анфиса, в состоянии, поедем в отделение прямо сейчас, напишем заявление о том, что на вас напал вооруженный грабитель. Пусть принимают меры.

— Я думаю, что на меня напали вот из-за этого, — тихо сказала Анфиса и наконец-то открыла свою заветную коробку.

К большому разочарованию Кати, там оказались… старые шерстяные клубки. Когда-то, еще до романа с Лесоповаловым, Анфиса от скуки свободными вечерами вязала. Теперь же это занятие было заброшено, и клубки с аппетитом поедала моль. Анфиса вытряхнула клубки прямо на пол, на палас и достала со дна коробки большую мятую фотографию.

Еще не видя, что там на этом фото изображено, Катя, опять же долго не раздумывая, Анфисе поверила. О, она знала ее характер и ее хватку профессионального фоторепортера. Фото в наше время — это уже предлог для разборок, особенно фотокомпромат. Вполне могло случиться так, что Анфиса влезла в какую-то, с ее точки зрения, убойно-сенсационную историю и запечатлела своей досужей репортерской камерой кого-то и при таких нелицеприятных обстоятельствах, что этот кто-то не на шутку забеспокоился. И даже послал какую-то наемную погань разобраться с Анфисой у подъезда. Катя хотела было озвучить свои домыслы, но тут внезапно увидела лицо Мещерского. Он смотрел на снимок.

— Черт… Анфиса, откуда это у вас?!

Катя через его плечо глянула на снимок и… Стоп. Это еще что такое?

Снимок был старый, пожелтевший от времени. И по диагонали, и по вертикали его покрывали трещины и заломы. В первое мгновение Кате показалось, что он дореволюционный. Он был как бы составлен из двух частей — первый план более светлый, второй — темный. На снимке был запечатлен зал, в котором праздновался банкет. Центр снимка занимал богато накрытый банкетный стол. Возле него группировались напряженно уставившиеся в объектив люди. Мещерский насчитал двадцать три человека. Среди запечатленных в основном преобладали мужчины. Большинство из них были во фраках и визитках. Но было и несколько военных, причем форма их была точь-в-точь как в фильме про белых — ладные офицерские мундиры, адъютантские аксельбанты, белые и черные щегольские черкески с серебряными газырями. В тесной группе военных Катя заметила человека в штатском — во фраке, белом галстуке и в черной маске домино. Он смотрел не прямо в объектив, а на то, что лежало на праздничном столе.

Когда впоследствии Катя снова и снова разглядывала эту фотографию, она всегда поражалась тому, как богато и обильно в годы войны и лишений был накрыт этот ужасный стол: крахмальная скатерть, бронзовые канделябры, хрустальные вазы, полные спелого винограда. Однако все тарелки, приборы, бутылки и блюда с закуской были как-то хаотично сдвинуты к краям стола. А в центре, среди цветов и фруктов, обложенный по обеим сторонам аршинными осетрами, точно чудовищным гарниром, лежал…

Катя, почувствовав, как к горлу подкатывает дурнота, отвернулась. И наткнулась на взгляд Анфисы — та смотрела на фото как завороженная.