Рейволюция. Роман в стиле техно

Сквот – это самовольно захваченное жилье. В 1980-х пустующих домов в центре города хватало. Их было столько, что сквоттеры привередничали. Подолгу выбирали: будут они жить в апартаментах какого-нибудь великого князя или в здании с окнами на Дворцовую площадь? Или лучше поселиться на набережной и по утрам смотреть на Неву?

Чтобы поселиться в сквоте подготовки не нужно: иди и поселяйся. Приятели бродили по городу, выпивали по рюмке коньяку в попадающихся кафешках, задирали головы к верхним этажам. Нужно было найти разбитые окна, ведь если окна разбиты, значит, дом пустует, никто же не станет жить в квартире без стекол в окнах, правда?

Когда подходящая квартира найдена, нужно выломать дверь и поставить новую, с замком. После этого сквоттеры расползались по захваченной терри тории. Осматривались. Обживались.

Пару недель они смотрели: как среагируют на захват соседи и милиция. Если реагировали недружелюбно, они просто искали новое помещение. Если всем было наплевать, можно было начинать ремонт.

В 1920-х аристократические апартаменты перегораживали, приспосабливали под коммуналки.

Спустя полвека сквоттеры выламывали лишние перекрытия и восстанавливали историческую планировку.

В пустующих квартирах оставалась брошенная антикварная мебель. Двери часто были старинные, дубовые, с тонкой резьбой. На полу валялись дореволюционные фото прежних жильцов. На потолках сохранялась лепнина, а в комнатах – реальные камины.

Сквоттеры подключались к ближайшей линии электропередач, проводили себе телефон, газ и воду. В общем, устраивались.

4

Несколько месяцев после церкви Кирилла и Мефодия образумившиеся приятели жили по родителям. В 1982 году Новикову дали комнату на Шпалерной улице. В этот момент все началось по-настоящему.

И Густав, и Африка могли неделями жить в новиковской квартире. Они не расставались ни на минуту. Тогда казалось, что это навсегда.

Быть художником в Петербурге всегда считалось самой престижной профессией. Но тут важен нюанс. Одно дело – «быть художником». Совсем другое – «продавать собственные картины».

Один из новиковских приятелей рисовал на холсте великолепные натюрморты, но каждый раз закрашивал их сверху белой краской. А поверх белой краски рисовал следующий натюрморт, но семь – десять, он закрашивал самый верхний натюрморт тут же и брался за следующий холст. Когда получалось слоев семь – десять, он закрашивал самый верхний натюрморт тут же и брался за следующий холст.

Другой приятель рисовал акварелью на занавеске в ванной. Очень удобно: нарисовал, помылся, капли смыли твою картину и все можно начинать заново.

Новикову было двадцать три года. Африке и Густаву по двадцать. Они понимали, что являются людьми искусства, но пока не очень понимали – какого именно. Им было интересно заниматься всем на свете. Скульптурой. Кинематографом. Живописью. Или, например, переложить на музыку Уголовный кодекс СССР и исполнять его как рок-оперу.

У Новикова в АССЕ тусовались не только художники. Здесь проводились буги-вуги-вечеринки, репетировались балетные номера, устраивались первые показы авангардной моды. Еще здесь сложился собственный театр.

Основной примочкой театра была его непредсказуемость. Заходишь в зал, а на голову тебе выливают пакет кефира – вот и спектакль!

Как-то в театр пригласили генконсула США в Ленинграде. От был неплохим парнем. Иногда привозил из Америки какие-нибудь книжки по современному искусству. Да и на спектакль пришел без разговоров.

Все было вроде бы ничего, но посреди представления в зал вломилась толпа кагэбэшников с пистолетами и удостоверениями. Они что-то орали, махали руками, потом скрутили консула и вывели его на улицу. На следующий день американец был выслан из страны. Я же говорю: основной примочкой театра была его непредсказуемость.

А первое публичное выступление Густава состоялось в музее Достоевского. Там в 1980-х собирались подпольные поэты. По каким-то своим каналам Новиков договорился, что перед поэтической общественностью будет проведен концерт медицинской музыки.

Специально для мероприятия Новиков пообещал написать музыку. Правда слуха у Тимура не было, а на пианино он умел играть только так: сесть ягодицами на клавиши и долго на них ерзать.

За день до концерта он договорился со знакомым, работавшим на «скорой помощи», что тот подгонит необходимые музыкальные инструменты: капельницу, аппарат для записи кардиограммы, хромированные невропатологические молоточки.

Еще один инструмент, «утюгон», приятели собрали сами. Выглядел он так: стойка, а к ней на веревочках привешены металлические утюги. Если хорошенько треснуть по одному, то утюги начнут раскачиваться, стукаться и долго издавать металлический звон.

Публика собралась манерная: поэты и поэтические барышни. Зал был крошечный и очень камерный. Исполнители вышли на сцену: Новиков играл на утюгоне, Густав на капельнице, а поэт Аркадий Драгомощенко под их аккомпанемент читал стихи. Потом еще вышел Сергей Курёхин и забацал на рояле.