Река

— Теперь он оставит нас в покое. Этого он не любит.

Улыбнувшись, Штейнгель осторожно поднес рюмку к губам. Лейтенант Дальрой ему определенно нравился. Он был находчивым мужчиной.

И портвейн был отменный, и вообще следовало признать, что ему, мичману барону Штейнгелю, в службе везло. Благодаря своему знанию английского языка он был назначен для связи на речную флотилию и теперь, вместо того чтобы ползать по грязи в каком-нибудь поганом сухопутном отряде, плавал на благоустроенном корабле, превосходно питался и совершенствовал свое произношение.

— Здорово удирали эти большевики, — сказал он в порядке практики.

— Пароходик? — спросил Дальрой.

— Старая ванна, — ответил Штейнгель, щеголяя знанием разговорных выражений. Обеими руками разгладил свой и без того безукоризненный светлый пробор, оправил галстук и окончательно почувствовал себя офицером флота его величества.

Дальрой опустил газеты и поднял глаза:

— А что сделали бы вы, будь вы командиром этой самой старой ванны?

От неожиданности Штейнгель прикусил губу. Такой вопрос был явной резкостью и требовал достойного ответа.

— Я не мог быть ее командиром, капитан-лейтенант, сэр! — выпрямившись, сказал он. — Ни один честный русский офицер не станет служить предателям своей родины. Этой пародией на военный корабль командует какой-нибудь простой матрос. Самый обыкновенный трусливый убийца.

— Возможно, — согласился Дальрой. — Всё же у него хватило храбрости выйти из-за косы нам навстречу.

Нет, разговор принимал определенно нежелательное направление. Его немедленно следовало повернуть в другую сторону. Ссориться с англичанами не имело никакого смысла.

— Все равно, Дальрой. Сопротивляться они не смогут. У нас организованность, дисциплина и семи с половиной дюймовая артиллерия. А что у них? Через месяц мы с вами очистим всю эту реку, а к зиме так или иначе попадем в Петроград. Шикарный город. Мы там превосходно проведем время.

Дальрой пожал плечами:

— К зиме я надеюсь быть в Дублине. Судя по газетам, там тоже будет весело.

Что это могло означать? Конечно, Дальрой был ирландцем, но неужели он мог оказаться революционером?

— Боже, храни короля! — испуганно закричал попугай и захлопал крыльями, и в ответ ему Дальрой снова запустил граммофон.

Это дело следовало со всей осторожностью выяснить и, в случае чего, доложить по начальству. А пока что думать под аккомпанемент шотландских волынок было невозможно, и, надев фуражку и плащ, Штейнгель поднялся по трапу на верхнюю палубу.

— Хелло! — приветствовал его стоявший у поручней судовой артиллерист, младший лейтенант Кларк. — Взгляните, какая красота. — И зажатой в кулаке трубкой обвел горизонт.

Огромное солнце низко висело над зубчатой полосой леса, багровые, фиолетовые, огненные отблески плыли по стеклянной реке, и резкими черными силуэтами стояли боевые корабли флотилии.

— Очень красиво, — любезно согласился Штейнгель, хотя ему самому никогда не пришло бы в голову любоваться закатом. — Очень красиво, только, пожалуй, слишком много красного цвета.

— Это неопасно, — Кларк наклонился к Штейнгелю и кулаком толкнул его в плечо. — Слушайте, я в бинокль рассматривал деревню и обнаружил несколько весьма привлекательных молодых леди.

— Это уже опасно. — И Штейнгель в свою очередь подтолкнул Кларка.

— Моряки не боятся, — торжественно изрек Кларк. — Вот только не знаю, когда наш шкипер соблаговолит уволить нас на берег. Кстати, что он сейчас поделывает?

— Воюет с попугаем. Глушит его граммофоном, когда тот кричит «Боже, храни короля».

— Естественно. — И Кларк кивнул головой. — Наш Майкл — отъявленный ирландец. Совсем зеленый, а это вроде ваших красных. И вдобавок редкостный чудак: собирает жуков, в свободное время изучает медицину и имеет семь зубных щеток — по одной на каждый день недели. Но, кроме щеток, у него еще есть крест Виктории. Он одним из первых ворвался в Зеебрюгге.

Кларк о стойку поручня выколотил свою трубку, спрятал ее в карман и, подумав, добавил:

— А вообще он самый чудесный человек на свете.

Штейнгель вежливо кашлянул. Он просто не мог придумать никакого другого ответа. Офицер британского флота считал своего командира революционером и вместе с тем лучшим человеком на свете. Это было совершенно невероятно.

Разрезая огненную воду, по самой середине реки прошел большой моторный катер. Какая-то птица, посвистывая, пролетела над головами, и звонко пробили склянки на соседнем мониторе М-23.

— Хорошо бы сейчас оказаться дома, — неожиданно сказал Кларк. — Я четыре года болтаюсь по всяким морям и, верьте мне, больше не жажду славы.

Штейнгель невольно съежился. Ему почему-то стало холодно.

— Завтра опять будет дождь, — сказал он, чтобы скрыть охватившее его чувство.

Из машинного люка вылезли два человека в промасленных коричневых комбинезонах. Оба на мгновение остановились, равнодушно взглянули на закат и, точно по команде повернувшись, прошли в нос. Наверное, им тоже хотелось вернуться домой.