Река

Я опускаю в карман сдачу, прижимаю к груди цветы – невероятно нежные, свежие хризантемы с огромными шелковыми соцветиями пахнут одуряюще – прохладой и свежестью. Она протягивает ладонь и треплет меня по волосам – так же, как и того мальчишку. И от этого жеста мне еще сильнее не по себе – эта неожиданная ласка хуже вспышки гнева. Ледяные руки у цветочницы пахнут нафталином, и меня передергивает.

– До Большой Монетной еще идти и идти. Вам с подругой нужно пройти между домами и затем свернуть налево. Там будет огромное поле и грунтовка, и указатель на вашу Монетную. По шоссе оно, конечно, быстрее, но на самом деле там тоннель, пешком не пройти, а тут пока просто ничего не стали строить. По грунтовке пройдете еще километра четыре и выйдете как раз к началу Большой Монетной, там разберетесь.

Я киваю, иду, не оглядываясь, но спиной чувствую, что она продолжает пристально смотреть на меня, и мысленно прошу ее перестать.

– Женька, ты нафига их купила? – Мариша с удивлением смотрит на цветы, которые я все так же стискиваю в правой руке. – Мы их как понесем? И зачем?

– Маме твоей подарим. Отдай рюкзак.

– Ты странная. А что она там орала?– тянет Марина и выбрасывает окурок. Я нервно и довольно агрессивно затаптываю его.

– Неважно. Нам туда и идти еще черт-те сколько. А я задолбалась от твоей этой привычки. Ты же знаешь, я ненавижу табак! И вообще, у меня на него аллергия!

– Скажите, пожалуйста, аллергия. Ты знаешь, я без сигарет нервная, как стадо кошек на барбитуратах, так что сама решай, тебе важнее мое психическое здоровье или твоя воображаемая болезнь?

– Заткнись, а? Почему ты всегда ведешь себя как сука?

Марина обиженно молчит, но подхватывает сумку и идет за мной хвостиком. Я злюсь, я устала, еще это палящее солнце и чертово такси, и дорога, и цветочница, которая потрепала меня по голове, как ребенка или какую-то бездомную собачку.

Мы действительно выходим на поле и грунтовую дорогу, и меня отпускает: на знаке красуется надпись “Большая Монетная 3,5 км” и стрелка, указывающая в сторону высоток чуть вдалеке. Я даже бурчу что-то примирительное подруге, но та предпочитает политику демонстративного игнорирования, так что мы продолжаем идти в этой неуютной тишине.

А вокруг настоящее травяное море – оно идет волнами и колышется от ветра, орут цикады, небо высокое, и на нем редкие белые облака. Я смотрю на часы – почти шесть вечера, скоро закат, и замечаю, что у меня осталось каких-то десять процентов заряда, да еще и сеть не ловит. Настроение не то чтобы портится, но я перевожу телефон в авиарежим, на всякий случай предварительно сверившись с картой – мы действительно движемся в нужном направлении. Марина продолжает обиженно пыхтеть чуть позади, и мы идем, идем, как мне кажется, бесконечно долго. Иногда я слышу, как до нас долетают от оставленных позади многоэтажек Малой Монетной звуки всего человеческого – детские крики, гогот мужиков, ругань в исполнении неизменной местной дворовой тети Маши.

В моем детстве бабушка всегда звала меня из окна кухни.

“Женя, домой! Женя!” – кричала она обычно часа в три, и я отрывалась от своих невероятно важных детских дел, потом отсчитывала этажи: “Раз-два-три-четыре!” и махала рукой.

Я спотыкаюсь, и из кармана вываливается монетка. Она катится по грунтовке, и я приседаю на корточки, чтобы ее поднять, когда слышу отчетливое “Домой!” доносящееся откуда-то издалека.

Поднятая монетка почему-то оказывается не десятью рублями, как мне думалось. Я достаю вторую и немного расстраиваюсь: уж не знаю, что это за монеты, но двадцать рублей студенту потенциально нужнее, чем непонятная горсть нумизматической радости. Я сгребаю одну и протягиваю Марише.

– Это что? – нарушает она долгую тишину, и ее голос кажется мне непривычно резким и каким-то совершенно чужим.

– Свидетельство моей безалаберности. Представляешь, вместо двадцати рублей сдачи получила вот это.

– А прикольно, слушай. Я только алфавит не узнаю. На греческий похож чем-то, но там же вроде евро, нет?

– Евро.

– Ну и пофиг, зато монетка красивая. И на память останется, считай, сувенир.

Сувенир так сувенир. Мы продолжаем идти по грунтовке, говорить почему-то не хочется, но тишина из обиженной становится удивительно уютной.

Солнце катится по небу в сторону горизонта, постепенно краснея от удовольствия скорой ночной передышки. Поля вокруг тонут в криках ласточек и тихом завывании ветра. Массивы многоэтажек приближаются, но как-то очень медленно. Я достаю телефон и смотрю на часы – четверть седьмого, надо же. Видимо, мы увязли в меде этого вечера, как мухи, да еще и молчание и обида сделали свое дело – мне-то показалось, что мы идем по этой пыльной дороге не один час.

“Время – понятие относительное, так же как и пространство. Не зря Эйнштейн объединял эти измерения в единый пространственно-временной континуум. Знаешь, тут все дело в системе координат. Ну, и еще у тебя могут быть когнитивные искажения”, – звучит у меня в голове гнусавый голос моей соседки по общаге, которая учится на мехмате, и он настолько громкий и четкий, что я невольно вздрагиваю.