Река Богов

– Аж!.. – кричит он. С разных сторон видны вспышки фотокамер. Зажигаются осветительные приборы: группы корреспондентов выбирают удобный ракурс для съемок. За лесом из микрофонных штативов с машин со спутниковыми антеннами разгружают оборудование, которое напоминает внезапно распустившиеся маки. – Аж!..

– Лалл! Лалл!..

Бледная рука машет ему из окна автобуса. Свет падает на тилак. Томас пробирается сквозь толпу, повернувшись спиной к камерам с американским логотипом.

– Вас так долго не было, – говорит девушка, когда он наконец усаживается рядом с ней.

– Им хотелось убедиться, что я не являюсь агентом враждебного государства. А как вы? Я думал, что…

– О, меня сразу отпустили. Мне кажется, они просто испугались.

Автобус ехал остаток ночи и весь следующий день. Долгие бесконечные часы слились в сплошную пелену жары, скуки, деревень с яркими рекламами воды и нижнего белья и постоянным блеянием автомобильных сигналов. Но перед глазами Томаса Лалла снова и снова всплывала одна и та же картина: обгоревшие трупы на сельских улицах, Аж, стоящая на одном колене с протянутой рукой, и повинующиеся ей вражеские боевые роботы.

– Я должен вам задать один вопрос…

– Я увидела богов и спросила их. Именно это я и сказала солдатам. Не думаю, что они мне поверили, но зато очень испугались.

– У роботов тоже есть боги?

– Бог есть у всего, господин Лалл. Нужно просто его найти.

Во время очередной остановки Томас купил газету, чтобы убедиться, что все его обрывки впечатлений на самом деле часть пережитой им реальности, а не галлюцинация. Экстремисты из хиндутвы Бхарата совершили нападение на железнодорожный экспресс авадхов в порыве ложно понятого патриотизма (так говорилось в передовой статье), а отважные джаваны аллахабадской дивизии отразили жестокий и ничем не оправданный ответный удар авадхов…

Каким бы либеральным ни был представитель западного мира, наступает момент, когда Индия неизбежно его шокирует. Для Томаса Лалла шоком стал дремлющий в глубинах индийского менталитета субстрат ярости и ненависти, который рано или поздно просыпается. И тогда индиец приходит в дом соседа, с которым мирно жил на протяжении десятилетий, проламывает ему голову топором, сжигает его жену и детей, а за тем, когда все закончено, как ни в чем не бывало возвращается к прежней спокойной жизни. Даже когда находишься среди паломников и владельцев прачечных, среди уличных лавочников, кормящихся за счет торговли среди туристов, ты должен помнить, что страшная, все сметающая на пути индийская тол па может возникнуть внезапно, в любой момент. Томас не может объяснить подобное методами своей философии.

– Было время, когда мне казалось, что я смогу работать на Сундарбанов, – говорит Томас Лалл. – Это было после того, как я давал показания комиссии Гамильтона. Они имели основания подозревать меня. Одной из главных идей, лежавших в основе проекта «Альтерра», было создание альтернативной экосистемы, в которой разум имел шанс развиваться по собственному эволюционному пути. Не думаю, что я смог бы остаться в Штатах. Мне хочется верить, что я сумел бы остаться стойким и непреклонным в любом случае, но на самом деле я становлюсь трусливым котенком, как только дело доходит до воздействия на меня оружием. Однако тогда я боялся даже не оружия, не насилия. Меня пугало отсутствие интереса ко мне. Я буду писать, говорить, беседовать с людьми, но ни одна живая душа не обратит на меня ни малейшего внимания. Заперт в темнице своего «Я». Единственное, что остается, – кричать в подушку, что гораздо хуже смерти. Быть раздавленным, задушенным всеобщим безразличием.

Я прекрасно понимал, чем они здесь занимаются. Любой, кто когда-нибудь имел дело с сарисинами, знает, что прячут в Киберабадах. За месяц до того, как в действие вступил Акт Гамильтона, они вывозили бевабайты информации из США. Вашингтон применил невиданное доселе давление ко всем индийским государствам с целью заставить их ратифицировать международное соглашение относительно регистрации и лицензирования искусственного интеллекта. И мне тогда казалось, что кто-то, какой-то американец должен высказаться в защиту индийцев, показать, что и на их стороне есть своя правда.

Жан-Ив и Анджали хотели, чтобы я приехал. Они понимали, что даже если авадхи пойдут на поводу у Вашингтона, единственное, что американцы смогут получить от правительства Ранов, – это половинчатую и лицемерную уступку. И тут случилось то, что случилось: жена ушла от меня и унесла с собой половину нажитого мною добра. Я думал, что я мудр и одновременно современен, а оказалось – ни то, ни другое. Вышло, что я вообще противоположен всем своим представлениям о самом себе. Думаю, что какое-то время я просто был на грани помешательства. И еще не совсем вышел из такого состояния… Боже, никак не могу поверить в то, что их больше нет.

– Как вы думаете, над чем они работали у Сундарбана?

Аж сидит, скрестив ноги, на деревянной площадке, где священнослужители совершают ночную пуджу богине Ганга. Молящиеся провожают ее долгим взглядом: вайшнавитка в самом сердце поклонения Шиве.