Река Богов

– Не вижу никакой приемлемой альтернативы, кроме как согласиться на его предложение, – замечает Тривул Нарвекар. – С двумя поправками. Во-первых, упомянутое предложение делаем мы. Именно мы протягиваем руку политическим противникам. Во-вторых, некоторые посты в правительстве должны быть переданы нам без обсуждения.

– Он что, потребует посты в правительстве? – спрашивает Ашок Рана.

Секретарь Нарвекар даже не пытается скрыть свое искреннее изумление от слов премьер-министра.

– А по какой же другой причине, по вашему мнению, он вообще все это предлагал? Мое мнение: нам следует удерживать за собой руководство государственным казначейством, министерством обороны и министерством иностранных дел. Извините, господин председатель верховного суда.

– А что же мы предложим нашему новому другу Дживанджи? – спрашивает Лаксман.

– Не думаю, что он согласится на меньшее, чем пост министра внутренних дел, – отвечает Нарвекар.

– Черт! – бормочет Лаксман, поднося к губам стакан с виски.

– Нам следует понимать, что это будет совсем не мусульманский брак, и расторгнуть его нам будет непросто, – замечает Нарвекар.

Ашок Рана снова включает экран, чтобы посмотреть на жену и детей, которые спят, прижавшись друг к другу, на дешевых местах для прессы. На часах уже четыре пятнадцать. Голова Ашока раскалывается, затекшие ноги кажутся распухшими, в усталые глаза словно песка насыпали. Всякое чувство времени, пространства и перспективы исчезло. В какие-то мгновения от режущего глаза и усиливающего мигрень освещения ему кажется, что он плавает где-то далеко, в чужой вселенной.

Неожиданно Чаудхури начинает говорить о Шахине Бадур Хане:

– У него все получилось как раз наоборот. Бегум требует развода, а не муж…

Мужчины тихонько посмеиваются.

– Вам следует признать, что он уже ушел в небытие, – говорит Нарвекар. – Двадцать четыре часа – очень большой срок в политике.

– Никогда ему не доверял, – отзывается Чаудхури. – Всегда считал, что в нем есть что-то скользкое. Слишком воспитан, слишком вежлив…

– И слишком мусульманин? – спрашивает Нарвекар.

– Вы сами сказали… В общем, что-то не совсем… мужественное. И кстати, я не уверен, что соглашусь с вашим мнением на тот счет, что он ушел в политическое небытие. Вы говорите, что двадцать четыре часа – очень много. А я, со своей стороны, напомню вам, что в политике нет ничего, что бы не было так или иначе связано со всем остальным. И один выпавший камешек может увлечь за собой целую лавину. Из-за одного гвоздя в подкове лошади была проиграна целая битва. Бабочка в Пекине и тому подобное… У истоков всего случившегося стоит Хан. И ради его же собственного благополучия он должен был уже давно покинуть Бхарат.

– Евнух! – комментирует Лаксман. В его стакане бренчит лед.

– Господа, – произносит Ашок Рана. Собственный голос кажется ему чужим и звучащим откуда-то издалека. – У меня погибла сестра.

Выдержав пристойную паузу, он повторяет свой вопрос:

– Итак, каков будет наш ответ господину Дживанджи?

– Он получит свое правительство национального спасения, – отвечает секретарь Нарвекар. – После произнесения вами речи.

Референты выверяют исправленный вариант речи. Ашок Рана просматривает распечатку и вносит синей ручкой пометки на полях. Правительство национального спасения… Протянуть руку дружбы… Сила в единении… Переживем трудные времена, сплотившись в единый народ, единую нацию… Единая нация непобедима…

– Господин премьер-министр, пора, – говорит Тривул Нарвекар.

Он ведет Ашока Рану в студию, расположенную в передней части аэробуса. Она немногим больше обычного туалета в самолете: камера, подвесной микрофон, стол, стул, флаг Бхарата, свисающий с древка, редактор и звукооператор за стеклянной панелью. Звукооператор показывает Ашоку Ране, как поднимается столик, чтобы можно было сесть на стул. Премьер-министра пристегивают ремнем на случай неожиданного толчка. Ашок Рана обращает внимание на запах ароматизированного лака для мебели. Молодая женщина, лица которой он не помнит, но которая явно принадлежит к его информационной группе, повязывает ему новый галстук с булавкой в виде бхаратского прядильного колеса и пытается привести в порядок волосы и потное лицо Ашока.

– Сорок секунд, господин премьер-министр, – говорит Тривул Нарвекар. – Текст речи будет выводиться на экран перед камерой.

Ашока Рану внезапно охватывает паника: что делать с руками? Сжать? Скрестить? Просто положить перед собой? Или жестикулировать ими?..

Теперь говорит редактор:

– Спутниковая связь включена. Начинаем обратный отсчет: двадцать, девятнадцать, восемнадцать, красный огонек означает, что камера работает, господин премьер-министр, телесуфлер включен… Включаем видеотерминал… шесть, пять, четыре, три, два… и телесуфлер.

Ашок Рана наконец решает, что он должен делать с руками. Он просто кладет их на крышку стола.

– Мои соотечественники. Бхаратцы, – читает он. – С тяжелым сердцем обращаюсь я к вам сегодняшним утром…

В саду, промокшем от ливня…