Из часовни вышел десятый сенатор, за ним медленно проследовали одиннадцатый и двенадцатый. На этой паре, в отличие от остальных, были просто темные мантии с капюшонами. Один — очень массивен. Второй — хотя из-за просторной мантии трудно было судить с уверенностью — выглядел исключительно худым.
Худой что-то сказал, и ближайшие сенаторы покачали головами, но это больше смахивало на испуганную попытку успокоить, чем на реальный спор.
— Боже. — Колени Пола дрожали. Он вцепился в перила, чтобы не упасть. — Боже, они здесь.
Его слова прозвучали чуть громче шепота — стоящая рядом Элеанора вполне могла их и не расслышать, — но охваченному ужасом Полу показалось, будто они эхом разнеслись по огромному полутемному помещению. Сердце его барабанило в груди, возвещая: «Я здесь!»
Две прикрытые капюшонами головы синхронно повернулись в его сторону, сканируя темноту наподобие гончих, вынюхивающих запах дичи. Теперь Пол увидел, что оба лица прикрыты карнавальными масками и их белые поверхности выглядывают из тени капюшонов наподобие черепов. На худом была маска Трагедии, а его толстый спутник продемонстрировал пустое ухмыляющееся лицо Комедии.
Пульс Пола участился настолько, что он решил, что может потерять сознание. Он протянул руку к стоявшей рядом женщине, но рука пронзила, пустоту. Любовница кардинала исчезла, бросив его одного.
ГЛАВА 25
КРАСНАЯ ЗЕМЛЯ, ЧЕРНАЯ ЗЕМЛЯ
Ночь они провели в лагере, устроенном на линолеуме под кухонной стойкой. Период долгой темноты завершился, когда высоко под потолком снова зажглась лампочка. Похоже, Кухня существовала лишь как мир, оживающий по ночам. Теперь лампочка загорелась, и Ночь, которая для Кухни была «днем», вернулась. Орландо и его спутники проснулись.
Вместе с Фредериксом он помог загрузить каноэ вождя. Все происходило в угрюмом молчании. Индеец и так почти не разговаривал, а его ребенок, хотя и с ожогами на голове, оказался не меньшим стоиком. Через некоторое время даже болтливая черепаха уловила царящее в группе настроение и бросила попытки завязать беседу. Орландо испытал облегчение. В тот момент любой разговор казался ему работой. Он скорбел, хотя и сам не знал по чему.