Река играет (повести, рассказы)

– Не-ет… Семен-те Николаич… – пояснил он неожиданно и, зевнув, продолжал засыпающим голосом: – Лонись кладнушку мы к Макарью согнали, и довелось мне на Волге на реке вот этак же, как с тобой, с мужиком одним у теплины ночевать. В губернию мужичок-от валился от обчества с бумагой. Стало быть, надумали они обчеством у помещицы у соседней землицу укупить. И дерни нелегкая – к хорошему человеку за советом пошли, к самому этому Семену Николаичу… У батюшки его крепостные они были… «Что ж, говорит, мужички! Хорошо, что ко мне заявились. Рад, говорит, я услужить вам. Дайте вы мне доверие, я вам без хлопот землю предоставлю». Мужики дали доверие, радуются, пождут… А барина-те бес-от под ребро и толкни: увидал, что земля гожа и недорога и что нельзя мужикам без таё земли быть, – да слышь, ворьским-те манером ту землицу за себя и купи! Теперича и завязалась волокита. Мужики-те на барина в один суд, а барин-те мужиков во другой волокет. Не чают теперь, когда тот грех и прикончится… А хороший человек!.. как это по-твоему выходит?

– Плохо.

– То-то, не больно, – видишь, какая вещь, – хорошо. Времена ноне не простые: развесь уши – наплачешься и с хорошими-те людьми…

Он зевнул еще раз и смолк…

Где-то вдали послышался шорох. Спугнутая кем-то пара уток вылетела поверх леса и, начиная успокаиваться, беспечно спускалась на реку… но тут, поровнявшись с нашим притаившимся огоньком, вдруг шарахнулась в сторону, и долго стоял, замирая вдали, над рекой тревожный свист испуганных крыльев.

Я задремал и проснулся. Кто-то шел из лесу, неся что-то грузное на спине. Большой, мрачного вида мужик подошел к нашему огню, кинул сети, заметив нас, подошел к мальчикам, постоял в недоумелой позе, широко расставив ноги, и, как будто этого было совершенно достаточно для его любознательности, отошел и уже больше не обращал на нас ни малейшего внимания. Он подкинул в огонь валежнику, посидел около него, то поворачиваясь к пламени мокрой от сетей спиной, с которой тогда начинал валить пар, точно из трубы, то протягивая к огню ноги и руки. Потом он подошел к лодке и, без церемонии взяв Аксена за ноги, повернул его, точно мертвую колоду.

– Ты, Парфен? – спросил тот, пробуждаясь.

– Я.

Аксен переменил положение таким образом, что они лежали теперь головами друг к другу; огонь одинаково освещал мужиков, лодка одинаково прикрывала от ветра. Пришедший буркнул что-то Аксену кратко и угрюмо; Аксен завозился и под лодкой начался разговор; я слышал только отдельные слова: «из городу… в губернском правлении… бумага…». Потом мрачный мужик смолк, повернулся лицом к небу, причем его лохматая борода как будто загорелась сразу, освещенная костром, и, казалось, заснул. Более экспансивный Аксен сокрушенно вздохнул, подсел на корточках к огню и, кинув на меня косой взгляд, тихо спросил:

– Володимер, – мудрено по батюшке-то… Спишь ты?

– Не сплю.

– Почто не спишь, аль заботушка?

– Да ведь и ты вот не спишь: тоже, значит, забота?

– Забота и есть… судимся мы.

– Не опять ли о бортях?

– Нет! Дело-то наше теперь побольше бортей будет. Теперича, ежели нам не выстоять, так тут уж весь наш хрещеной мир порушится.

– Как так?..

– Да вот так. Все Казимирушка… Ты, говоришь, сам нижегородской?

– Да.

– В коем месте проживаешь?

Я сказал свой адрес.

– Так. Доведется мне в Нижний побывать, по свому по хрестьянскому делу…

– Заходи тогда ко мне.

Аксен, видимо, просветлел.

– Нешто зайти? Может, абвоката бы нам указал… Не знаешь ли вот этакого человека?

Он назвал одного из темных ходатаев, не имеющего даже права являться в суд.

– Нет, этот не годится.

– Пошто не годится?

– Да ему и в суд ходу нет.

– То-то, бают, нет ходу. Больно дошлый. Что ни возьмется за дело, то и выправит. Судьи, слышь, осерчали – не берет их сила супротив такого человека, – ну и отказали ему, что и на глаза им не являться…

Я засмеялся.

– Так как же ему за ваше дело взяться, если в суд не ходить?..

– А он, стало быть, только сам не идет, а человека может поставить на самую, значит, линию… это ничего!

– Пустяки это, Аксен Ефимыч!

– Пустяки-и? – И мужик растерянно повернулся от огня.

– Вам надо настоящего, хорошего человека.

Аксен нахмурился.

– Чего лучше хорошего-те. Да, вишь, я тебе скажу, – чужая-те душа больно потемна, не влезешь в ее. Бес-от силен, горами качает, вот какая штука. Больно и от хороших-те людей нашему брату достается… Вон сказывал я тебе про Семена Миколаевича… Уж вот хороший человек… Медалей сколько… с царем говорил… А сам, вишь, великого-те государя омманывает… А иной раз от проходящего-те шатающего человека такое слово услышишь…

Он помолчал и потом сказал вкрадчиво: