Река моих сожалений

Колдер стоял передо мной, мокрый до нитки, дрожащий и сам на себя не похожий из-за печального выражения лица, слипшихся волос и футболки, обтягивающей его торс.

– Дурак, ты ведь тоже простудишься, – сказал я тихо.

Он не ответил и, схватив меня за руку, повел обратно в дом, как разъяренная мать – провинившегося сына.

– Если на душе плохо, ты мог бы все мне высказать. Зачем делать… это? – причитал Колдер, словно не знал причины моего поведения. Он взял первый попавшийся плед, накинул мне его на голову и мягко начал обтирать мои волосы, совсем как ребенку после купания. А сам продолжал стоять, дрожащий и мокрый.

Черт возьми, глупый Питер! Не это ли было безмолвным признанием? Не это ли было незаметным проявлением любви? Даже после всех совершенных мной безумств, обидных слов, громких заявлений и необдуманных поступков он все еще был рядом со мной.

Он не кинулся обратно в Лос-Анджелес, чтобы жить там спокойно, без всяких сумасшедших, а остался со мной. Он не бросил меня под дождем, а взял за руку и довел до веранды. Он не кинул в меня плед, чтобы я сам обтирался, а решил позаботиться обо мне. Сначала обо мне.

Так зачем мне слова, когда ты дал мне гораздо больше?

Я потянулся к стопке пледов и взял верхний, хлопковый и приятный на ощупь. Мне пришлось прижаться к нему, чтобы полностью обхватить его пледом, с головы до пят.

– Теперь ты похож на невесту, зато так теплее. – Я удивился своей внезапной тяге к глупым шуткам, но это нелепое сравнение вызвало у нас обоих беспечные, но болезненные улыбки.

Я свел брови, словно от жалости, борясь с диким желанием обнять его.

– Ты еще больше похож на невесту, – парировал Колдер с хитринкой в голосе. – На безумно красивую невесту.

– Красота должна быть внутри, а не снаружи. Вот черт, ты попал в обе мишени, в отличие от меня, – я хихикнул.

– Не попади ты в мишень с красотой внутри, я не стоял бы сейчас перед тобой.

– Думаю, не попади я в мишень с красотой снаружи, ты бы даже не взглянул на меня.

– Какая самонадеянность! – наигранно возмутился Колдер. – А впрочем, это правда. Говорю сейчас о твоей наружной красоте. Думаю, будь твоя мишень с красотой внутри как у всех, я бы действительно не взглянул на тебя.

Я был приятно смущен, но ответил:

– Ладно, к чему эти мишени и предположения. Все уже есть. Здесь и сейчас.

Колдер снял плед с моей головы и опустил на плечи. Его холодные пальцы касались моей шеи. Почему-то он не спешил их убирать. В его широко раскрытых голубых глазах разгорались искорки неизвестного мне желания, но знакомой боли. В тот миг, смотря прямо в эти глаза и видя его настоящие чувства, я задал вопрос, терзавший меня все последние дни и ночи, так легко и внезапно, что лишь спустя несколько секунд понял, о чем спросил:

– Ты любишь меня?

Оно само вырвалось. Оно само устало мучить меня. И Колдер сам дико, до выступивших на глазах слез устал держать это в себе. И, неотрывно смотря мне в глаза, он ответил:

– Да.

Я ждал следом возражений, обидных, приковывающих к месту и лишающих возможностей изменить ход событий. Но их не последовало. Это был конец, долгожданный финал отрицания и недопонимания.

Я на миг улыбнулся и тут же прижался к нему, чтобы он не видел, как мое лицо дрожит и его уродуют слезы.

– Ладно, пойдем в дом. – Его слова больше были похожи на просьбу, которую я тут же выполнил.

Что-то в нас обоих переменилось, и ни уходящие страхи, ни стыд, ни общепринятые законы больше не мешали нам увидеть чувства друг друга. И в тот же вечер мы стали ближе друг другу, так, как никогда прежде. Так, как отныне не позволили бы это никому другому. И при всем своем упрямстве, эгоизме и непробиваемости я чувствовал себя рядом с ним, в его объятьях беспомощным и доступным, но не в том извращенном смысле, в каком чаще употребляется это слово. Нет, оно стало отдаленным синонимом хрупкости и искренности.

Колдер не переставая просил сказать то же, чего я так сильно добивался от него. Просил невнятно, шепотом, едва ли не после каждого тяжелого вздоха. Неужели тебе, мой глупый Колдер, нужны какие-то слова, когда есть мое робкое молчание, томные уставшие взгляды и блуждающие прикосновения? Зачем тебе, мой глупый Колдер, слова, если все это не просто говорит – оно кричит о том, что ты так сильно хочешь услышать? Я хотел бы провести этот вечер, этот действительно долгожданный вечер без слов. Язык прикосновений и вздохов, язык шорохов и стонов – разве они не лучше? Но потом, когда в нашем крохотном созданном мире был слышен лишь нескончаемый шум дождя, я сделал свое признание.

В тот дождливый вечер в Колдере что-то сломалось. Это была его стена на пути ко мне.

31

Трижды после нашего принятия друг друга мы встречали и провожали день вместе, в теплой постели. На четвертый день счастья я обнаружил, что Колдера нет рядом. Мое сердце сжалось как в тисках.