Река рождается ручьями. Повесть об Александре Ульянове

Неклюдов. А это не вызвало удивления у Новорусского? Ведь если он сделал вам предложение давать уроки брату своей жены, он, очевидно, предполагал, что вы переезжаете к нему надолго?

Саша. Да, он это предполагал.

Неклюдов. И тем не менее, увидев у вас только рубашку и полотенце, он, по вашим словам, не выказал никаких признаков удивления?

Саша. Почему «по моим словам»? Я ничего не говорил об отношении Новорусского к количеству моих вещей.

Неклюдов вышел из-за стола и направился к деревянной решетке, которая окружала скамью подсудимых и около которой, с внутренней стороны, стоял Саша.

- Кстати сказать, Ульянов, - вертикальная складка над переносицей обер-прокурора обозначилась резко и глубоко, непроницаемые светлые глаза были пронзительно белесы, узкие губы сжимались после каждого слова решительно и быстро, как у ящерицы, - почему вы даете разные показания о том, как вы попали в Парголово?

- В каком смысле разные?

- На следствии вы показали, что сами вызвались давать уроки сыну Ананьиной, а суду говорите, что предложение об уроках вам сделал Новорусский.

- Мне трудно держать в памяти все то, о чем я говорил на следствии.

Неклюдов. Новорусский интересовался, имеете ли вы что-нибудь для перевозки на дачу Ананьиной?

Саша. Я отправился в Парголово помимо Новорусского и на даче его не видел. Я встретил там Ананьину, и она ничего не спросила у меня относительно моих вещей и не интересовалась, что именно я привез.

Неклюдов вплотную подошел к барьеру. Теперь Саше были видны даже маленькие красные прожилки в его серо-голубоватых глазах.

- Сколько человек было в семействе Ананьиной?

- Двое.

- Кто именно?

- Она, дочь и маленький сын.

- Так двое или трое?

- Если считать и мужа дочери, то четверо.

- А младшего брата Новорусского вы знали?

...Что-то произошло в последнем ряду. Саша тревожно перевел взгляд с лица прокурора на то место, где сидела мама, и не увидел ее.

Он тут же нашел ее - Мария Александровна, опустив голову, боком двигалась между креслами к центральному проходу. Словно почувствовав на себе его взгляд, она подняла голову, растерянно улыбнулась, но тут же лицо ее снова приняло болезненное выражение, горько изломались брови, и Саша понял: театральный прием Неклюдова с подходом вплотную к скамье подсудимых тяжело подействовал на маму. В этом движении прокурора она, очевидно, увидела приближение конца суда и... И кроме всего прочего, она, безусловно, знала, что Неклюдов - бывший папин ученик.

И вот теперь этот бывший ученик, на образование и воспитание которого Илья Николаевич тратил свои силы и знания, клюет, как ястреб, его сына, допрашивает его с особым старанием, еще злее и немилосерднее, чем даже сами судьи... Да, смотреть на это было тяжело.

Он чуть было не позвал ее, когда она подошла к дверям, но сдержался и только крепче сжал отполированные, видно, не одним десятком рук деревянные перила решетки.

Стоявший около входных дверей судебный пристав открыл перед мамой дверь.

Дверь закрылась.

Мама ушла.

И снова, как тогда, в Петропавловке, при вручении обвинительного заключения, он с радостным облегчением почувствовал, как бешено полыхнуло в нем жаркое пламя ненависти к этому светлоглазому обер-прокурору Неклюдову, как неудержимо распрямляется под сердцем пружина, распрямляться которой не позволял он так долго.

- Господин председатель суда, - повернулся Саша к Дейеру, - я прошу вас вернуть обер-прокурора Неклюдова на то место, на котором положено находиться обвинению в процессе судебного заседания.

В зале повисла тишина. Такого здесь, кажется, не было еще ни разу. Чтобы обвиняемый указывал прокурору место, где тому следовало находиться? Ну, знаете...

- Э-э... Ульянов, - нерешительно начал Дейер, - вследствие чего вас не устраивает теперешнее местонахождение прокурора?

- Вследствие дурной привычки господина Неклюдова вести себя в судебном заседании, как в цирке.

Дейер растерянно молчал.

Взглянув в упор на Неклюдова, Саша увидел, как кровь отхлынула от бледных щек прокурора. Бесцветные глаза с красными прожилками замутились бессильной дурнотой еле сдерживаемой ярости, заискрились нечеловеческим, почти животным блеском. Так жестоко Неклюдова не оскорбляли еще ни разу в жизни.

«Это тебе за маму, негодяй! - думал Саша, не отводя взгляда от прокурорских глаз. - За ту боль, которую ты причинил ей своим эффектным выходом - позер несчастный, клоун, шаркун!»

Между тем первоприсутствующий по-прежнему молчал. В практике Дейера никогда еще не было случая, чтобы подсудимый публично оскорблял прокурора. И где?! В зале Особого Присутствия, где от каждого слова прокурора зависит жизнь подсудимого...

В зале нарастал шум. Публика была недовольна тем, что председатель суда так долго не может найти способ защитить прокурора.

- Ульянов, - все так же нерешительно заговорил Дейер, - вы прибегаете к недозволенным средствам...