Утром, когда Васька сказал Алексееву Гоге о своем дне рождения, Гога долго смотрел куда-то мимо Васькиного уха — вдаль, задирая бровь розовую.
— Это дело нужно отметить.
— Чем? — спросил Васька.
— Заберемся на арку, на самую верхотуру, и оттуда крикнем: Ваське Егорову восемнадцать сегодня стукнуло — стал мужиком Васька
Не было в то утро ни одного эшелона, и почему-то беженцев не было, иначе Васька Егоров на такое сумасбродство вряд ли решился бы.
— Тут и полезем? — спросил он, то ли еще раздумывая, то ли уже согласившись.
— Зачем тут? Пойдем на центральный пролет. Там арка самая высокая и середина реки.
Мост был трехпролетный, арочный, клепаный.
По всей арке шли стальные ступени. Васька сообразил, что конструктивной роли они не играют, но необходимы для сборки, покраски, контроля и, если нужно, ремонта.
Алексеев Гога шел впереди. Сначала он все же касался руками верхних ступеней, небрежно так — пальцами, потом зашагал, оглядываясь и жестикулируя.
— Ты запомни, Вася, друг мой совершеннолетний: все, что мы понаделали, — ерунда супротив эволюции. Мне думается — эволюция давно решила превратить нас в известных парнокопытных, у которых нос пятачком. Для этого она нашими же руками создала деньги, демагогию, дактилоскопию, оптические прицелы….
Васька не слушал — судорожно хватался руками за густокрашенный, влажный от росы металл и прижимался к нему. Когда ближе к вершине ступени кончились, пошла сплошная стальная пластина, Васька и вовсе на четвереньках пополз. Узко От левого локтя обрыв — река далеко где-то. От правого локтя вниз тоже обрыв — переплеты железа, рельсы, шпалы, все сквозное, и внизу рябит, движется, кружит голову опять же она, река.
Сверкание реки притягивало и отталкивало, кровь в голове шумела. У Васькиного носа, чуть поворачиваясь, поднимались стоптанные наружу каблуки Гогиных башмаков. Задники башмаков были перепачканы в навозе. Шов на задниках разошелся. Ваську тянула к себе река, страх сжимал кишки, а стоптанные башмаки, стало быть, далеко не новые, легко и свободно, даже с этаким верчением, пританцовывая, шагали в небо.
— Слышь, физкультурник, — говорил Гога, оглядываясь, — нет ладошей и лодыжей — есть ладошки и лодыжки. — И шлепал себя по ягодицам.
Как-то, стоя посреди моста, навалясь на перила, такие тонкие, что и рукой на них опереться было возможно только с поджатием живота, он сказал:
— Русь — река… Физкультурник, чего это у тебя рожа клином? Кашу-то помешивай, мозгами-то пошевеливай. Умней, пока я тут, возле. Ученые дяди, умом растопырившись, уже сколько лет насчет этого слова гадают? И все, физкультурник, просто. Ну-ка вспомни слова с корнем рус. Правильно: русло, русалка… роса… ручей. В деревне, откуда я лично происхожу, километров сорок отсюда вверх по течению, старухи до сих пор выставляют цветы из избы на русь, на утреннюю росу. Говорят: Русь очищает цветок от худого. А в Каргополье до сих пор говорят кое-где не ручей, а русей. Русей впадает, стало быть, в руссу, или в рузу, или в рось. Везде, где в географии есть корень рус или рос, есть и река. Старая Русса. Таруса. Кстати, раньше, наверное, Таруса тоже называлась Старая Русса — Старусса. Руза, Русинка, Россошь, Ростов, Русска. Русска — это просто речка, в отличие от руссы — реки. И выходит, физкультурник, губы-то не выпупыривай, свистун, что Русью раньше-то, давно-то, называлась Река — путь…
— Скажешь, и русские мы от этого?
— Скажу. Но от другого. Еще раньше вода или река называлась Ра. И солнце называлось Ра. Были два Ра — два жизнетворящих начала. Не выпупыривайся, не сатаней. Это ж давно было — еще в неолите. А может, даже в палеолите. Два Ра возникли с первой человеческой мыслью в сверкании солнечных бликов на синей воде, в брызгах и удивлении. Человек увидел, что два эти начала соединимы…
От чего русские, Гога так и не сказал, хотя делал вид, что знает, но в споры с дураками не желает вступать — жалеет свой нежный лоб и хрустальные скулы. Он вот что сказал:
— Река течет между двух берегов — Востоком и Западом. Но течет Река не с севера на юг, как ты сразу же сообразил, а от тьмы к свету. И немножечко вверх. Да здравствует солнце Да скроется тьма Ода к Радости — А. С. Пушкин. Радость в данном контексте следует писать с большой буквы.
Радость — имя Бога.
Сейчас башмаки Гогины шагали в небо. Гога оглядывался, и его глаза светлые тянули Ваську и поднимали. И Васька, перестав бояться, встал и, держась за Гогу, все-таки выпрямился, чтобы орать в небо про свой уставной возраст и палить по этому поводу из винтовки, — встал, и в уши ему вошел сверлящий тошнотворный вой.
Бомбардировщики пикировали на мост друг за другом четко и остроугольно. И бомбы уже отделились от крыльев.
Их сбросило первым взрывом. Васька слышал, как гудит мост. Видел летящего Гогу. Гога Алексеев летел, раскинув руки крестом, и Ваське казалось — вверх…