Река убиенных

– Ну вот, Розданов, а вы что-то там твердили о непонятливости господина Лозовского, – и губы оберштурмфюрера передернула презрительная улыбка. – Что за склонность без конца недооценивать и ругать своих земляков, поручик белой гвардии?! Оружие есть? – снова обратился к Лозовскому.

– Там оно, – кивнул в сторону стожка.

– Значит, оружие все же не бросил? Похвально. А когда я доски отбивал – слышал?

– Нет.

– Так ты что, умудрился прозевать нас?

– Придремал малость, господин офицер.

– Так бы и сказал. Почему такое недоверие? Вот видишь, ты объяснил, и сразу же все прояснилось. Господин Лозовский, отныне вы – солдат Великой Германии.

– Как… это? – не уловил своего «везения» дезертир.

– Через несколько дней вы вернетесь в это село старостой. А может, и начальником районной полиции. Все будет зависеть от вашего старания и преданности рейху.

Лозовский сначала испуганно уставился на Штубера, а затем медленно перевел взгляд на Розданова. Этому он доверял больше, хотя бы потому, что поручик был русским.

– Ну, отвечай, отвечай. Германский офицер предлагает тебе не позорный плен, а почетную службу в вермахте. Или в полиции. Тебе даруют жизнь. Все равно красные тебя бы расстреляли.

– Буду стараться, господин офицер, – дрожащим голосом заверил дезертир. – Коммунистом я никогда не был.

– Но и никогда не думал, что это будет считаться твоей заслугой, – язвительно заметил Розданов. – Все вы теперь будете отрекаться от своего красного нутра, провинциальные мерзавцы…

Лозовский очумело посмотрел на Розданова. Он все еще не мог взять в толк, что это за человек, почему он оказался рядом с немецким офицером, почему так ведет себя, а главное, какую роль способен сыграть поручик в его собственной судьбе. Единственное, что он хорошо усвоил, – что этот лейтенант – не красноармеец, а значит, расстрел перед батальонным каре по приговору военного трибунала на время откладывается.

– Можно я схожу за своей винтовкой? – спросил он Розданова.

– Почему же ты оружие не выбросил?

– Война ведь вокруг.

– Но ты же не собирался воевать? Или все же собирался?

– Он решил влиться в ряды вермахта со своим оружием, – ухмыльнулся Штубер. – Но то, что винтовку он все же не бросил, как-то смягчает его вину перед Родиной.

– Ну что стоишь, провинциальный мерзавец? – не стал морально истязать его поручик. – Неси свою берданку. Только не вздумай брать нас в плен.

– Какой там плен?! – проворчал Лозовский. – Но и вы меня тоже в плен не ведите.

– А что нам с тобой делать? – огрызнулся Розданов. – Разве что здесь же и казнить. Выбор у нас небольшой: либо пристрелить тебя, либо переправить через Днестр в качестве словоохотливого «языка».

Через несколько минут Лозовский вновь появился у сарая, но уже с винтовкой за плечом и с пилоткой на голове.

– Может, и пересидим где-то здесь, на этой стороне, пока немцы… ваши то есть, извиняюсь, подойдут? – с надеждой спросил он. Идти через Днестр, на погибель, ему вовсе не хотелось.

– Сейчас мы пойдем на шоссе, – не резко, но очень твердо ответил Штубер. – И вернемся на тот берег по мосту.

– Так ведь не пройдем.

Штубер вопросительно взглянул на него.

– Там документы проверяют.

– Ну, кое-какие документы у нас все же есть. И не думаю, чтобы они тщательно проверяли у тех, кто идет на фронт. Другое дело те, кто приходит с правого берега.

На какое-то время в сарае воцарилось напряженное молчание. Штуберу понятно было колебание Розданова и Лозовского. Ему и самому хотелось отсидеться здесь. Это убежище казалось таким мирным и надежным. Его так не хотелось покидать.

– По мосту – так по мосту… – первым прервал молчание Лозовский. – А пока давайте зайдем ко мне в дом. Перекусим, подумаем, как быть дальше. Леском пойдем. Незаметно.

* * *

В доме их ждала маленькая, худенькая, почти лилипутской комплекции женщина. Когда мужчины вошли в дом, она сидела за столом, на котором уже исходили паром две миски борща и миска картошки в мундирах. Рядом с ними серел казанок с квашеной капустой. Появление двух незнакомых мужчин ее совершенно не удивило, она словно бы ждала их. Некрасивое, безликое какое-то лицо ее казалось совершенно безучастным.

– Эти – со мной. Подождешь в той комнате, – наставлял Лозовский, пока женщина наполняла борщом третью миску. – Нет, лучше во дворе. Если кто сунется – в окно постучишь.

Хозяйка ничего не ответила, молча выставила на стол бутылек самогона и так же молча, безропотно вышла.

Штубер сам разлил самогон, отмерив каждому не более чем по сто грамм, и, брезгливо поморщившись, выпил первым.

– Итак, сейчас выходим на шоссе. Попытаемся захватить машину. В крайнем случае, пристроимся где-нибудь в городе к колонне, идущей на ту сторону, – излагал он свой план, без всякого аппетита отведав несколько ложек борща. Блюдо это было явно непривычным для него, а потому казалось невкусным.

– А ведь план неплохой, – признал Розданов. – Если, конечно, исходить из того, что нам как можно скорее следует вернуться на правый берег. Хотя безопаснее было бы затаиться где-то здесь.