Река убиенных

– Этот пленный что, действительно был русский летчик?

– Летчик, – пожал плечами хозяин дома, принимая от еще довольно моложавой жены две большие миски: одну – с нарезанными на ней ломтиками брынзы, другую – с жареным перцем. – Полковник сам говорил. К тому же я видел форму и знаки различия. Его вчера подбили. Причем подбили на левом берегу Днестра, а самолет упал на правый. Почти сутки этот пилот скрывался в степи. По званию вроде бы майор, в советских знаках различия я не очень-то хорошо разбираюсь.

– Это уже интересно, Шушнинг, – обратил Гредер свой взор на адъютанта. – Пленного немедленно сюда. Не для допроса, просто я хочу с ним переговорить.

– А если румын-полковник станет возражать?

– Значит, вы доставите этого летчика вместе с вашим «румын-полковником». Возьмите с собой водителя и под двумя стволами – сюда их, обоих. Что касается вас, господин Мирча, то я попрошу вас быть переводчиком. Поскольку русский мой слабоват.

– Так вы владеете русским? Учительствовали у себя в Германии?

– Нет, сам учился. У них, в России, – вновь наполнил Гредер свой стакан вином из стоявшего посреди стола чайника. Он впервые в жизни видел, чтобы вино подавали в чайниках. До этого дня он даже не догадывался, что такое в принципе возможно.

– Значит, вы русский немец? – поинтересовался Мирча, отослав жену в другую комнату, очевидно, побаиваясь, как бы подвыпивший эсэсовец не засмотрелся на нее.

– По крайней мере так считали русские, когда я учился в России.

Их разговор прервало появление адъютанта и водителя. Шушнинг торжествующе представил идущего вместе с ними коренастого, лет под сорок человека, знаки различия которого свидетельствовали, что он является подполковником Военно-воздушных сил Советского Союза.

– Господин штандартенфюрер, позвольте взглянуть: заместитель командира полка подполковник Реутов, – артистично представил русского унтерштурмфюрер, и лицо его светилось так, словно это он сам подбил самолет, в котором над занятой союзными войсками территорией оказался этот русский ас. Хотя единственной его победой была победа над румынским полковником. – Был сбит над Днестром, когда прикрывал отход советских войск. Вступил в бой с тремя германскими самолетами.

– Надеюсь, вы не очень усложнили жизнь нашему другу, румынскому полковнику? – великодушно поинтересовался Гредер после того, как, выдержав напряженную паузу, убедился, что появление самого румынского офицера в доме не последует.

– Всего лишь пообещал господину Думитрашу, что будем помнить о том, что в плен русского офицера взяли все же его, а не наши солдаты.

– Должна же хоть какая-то победа числиться за доблестной румынской королевской армией! – усовестил его Гредер и потребовал от хозяина принести стакан для еще одного гостя.

– Поэтому-то румын-полковник и расчувствовался.

Пленный вел себя очень спокойно. Он уселся за стол, аккуратно положив перед собой забинтованную – то ли раненую, то ли обожженную – правую руку, а левой, не дожидаясь приглашения, взялся за чайник.

– За небеса, господин подполковник, – по-русски предложил тост Гредер.

– За небеса? Да, за небеса можно выпить, – согласился Реутов, но, прежде чем поднести стакан ко рту, пристально взглянул в лицо Гредера.

– Не пытайтесь узнать, в небе вы меня видеть не могли, – едва заметно ухмыльнулся Гредер, давая пленному понять, что любопытство его не осталось незамеченным.

– И все же лицо ваше мне вроде бы знакомо.

– Кстати, какую летную школу вы заканчивали?

– Это допрос?

– Допрос начинался бы с того, в какой части вы служили, сколько боевых машин было в ней в день вашего вылета и кто командир полка. Разве не так? А я всего лишь спрашиваю, какую школу красных военных летчиков вы закончили. И лицо ваше мне тоже знакомо. Фамилии не помню, а вот лицо… В Липецк вас, случайно, судьба не забрасывала, где-то так в конце двадцатых годов?

– В Липецк?! – оживился Реутов. Ему было за сорок, крупное, испещренное глубокими морщинами мужественное лицо… – А что вы знаете о… Липецке? Почему заговорили именно о нем?

– Это что, допрос, господин подполковник? – отомстил ему Гредер.

Реутов понял, что эсэсовец язвит, но обижаться не стал.

– Сами заявили, что у нас всего лишь разговор двух офицеров.

– Вот именно. Немецким владеете?

– Немного.

– А я русским… и тоже немного. Насколько мне известно, в 1924 году по личному приказу Сталина в Липецке была закрыта Высшая школа красных летчиков? Да или нет?

– Ну, допустим, известно. Почему вы о ней вспомнили?

– Вы, лично вы, учились в этой высшей школе?

– Нет, я появился в Липецке значительно позже.