К тому же, впоследствии оказалось, что слоны лишь к старости достигают умения формировать собственные мысли отчетливо. Ведь для этого им вначале нужно научиться отделять их от общих желаний племени. И только умирая, слоны могут передавать свои мысли и образы ясно. Потому что при жизни их головы заняты совершенно другим. Приближающаяся смерть дарит слоникам новые желания. Кто, как не я, могла их исполнить? Всемогущая дарительница вкусной пищи и стоячей воды...
С тех пор, как только состарившийся слон перестает есть и его хобот начинает укорачиваться, я вытаскиваю зверька из воды и кладу в молодой лист росицы. Сочащаяся прозрачным соком поверхность убивает нежное животное мгновенно. Теодор говорит, они не успевают ничего почувствовать. И еще он говорит, что на воле слоны живут намного дольше. Вернее, когда-то жили. Потому что теперь для них на воле нет места. С каждым дождем все больше отравленной воды застаивается на Диких полях, и в ней поселяются розовые каллы.
Даже амианы не отваживаются приближаться к цветочным зарослям, а суарги, пролетая над каллами, стараются подняться как можно выше. Мясистые стебли выстреливают на много шагов, еще дальше летят капли убивающего яда. Каллы боятся огня, но их трудно жечь. Тунны заливали землю вокруг этих цветов озерным илом, а когда он твердел, строили насыпи и скатывали с них огненные шары, сплетенные из высохших лиан. Люди научились поступать так же, но каллы размножаются слишком быстро. Их споры разносятся ветром, а корни могут двигаться под землей на много шагов, неожиданно выпуская на поверхность целые гроздья быстро раскрывающихся бутонов. И никто не может предсказать, когда в Веси появится очередной посыльный суарг с известием о новых розовых пятнах в Долине.
Разломать озерный ил, превращающийся на воздухе в тяжелый беловато-серый камень, невозможно, даже отросткам калл не хватает силы его пробить. И после каждой победы над хищными цветами приходится выворачивать и оттаскивать обратно к Мертвому Озеру целые пласты скованной илом земли. Постепенно оно утягивает их в воду и, наверное, растворяет, - как и все, что попадает на его скользкие берега. Нигде в Долине больше нет такой воды. Синяя - цвета листьев лианы эу, она кажется маслянистой и матовой одновременно, однако большую часть времени подернута слоем желтого тумана, который не рассеивается даже солнцем. Дымные клочья нависают над самой поверхностью, легко расходятся, отрываясь друг от друга под воздействием и самого слабого ветра, легко сходятся, клубясь замысловатыми фигурами.
Однажды я провела у Озера целый день. У Хоакина были какие-то дела на севере, и он взял нас с Марио с собой. Мы долго объезжали чужие дома, пока не оказались у Нури. Его дворы, объединявшие сразу несколько хозяйств, по размеру могли бы равняться с нашей Усадьбой. Дети Нури от обеих жен не пожелали отделяться и выстроили себе дома рядом с родительским, так же поступили и их дети, и беспорядочно расположенные постройки казались нам целым лабиринтом.
Маленький Марио еще нетвердо стоял на ногах, я с легкостью ускользала от него, исследуя многочисленные комнаты и веранды. К тому же, женщины дома Нури в то время еще возились с собственными детьми, и немалая доля их внимания доставалась сынишке Хоакина. Я, в свою очередь, привычно уворачивалась от приставаний, предпочитая шастать по дому в одиночестве. Ко семейства Нури славились своей бестолковостью; отданная в конце концов на их попечение, я как-то утром сумела выбраться за ворота. И побежала в сторону Озера. Оно лежало настолько близко, что по ночам до детской комнаты, в которой нас с Марио поселили, доносились его тяжкие вздохи.
Подходить к берегу я опасалась, поэтому устроилась в траве на ближайшем пригорке. Над водой шевелились обрывки желтого тумана, на берегу слева от меня громоздились камни Фредерики - с них она погружается в Озеро. Освещенные солнцем, они казались иссиня-черными, но из рассказов Теодора я знала, что на самом деле эти угловатые валуны - серые, в точности как металл старинного оружия. С одного из их высоченных сглаженных выступов моя мать когда-то прыгнула в темную воду. Суарги загоняют сюда отживших свое сородичей... Мне хотелось забраться на эти камни, чтобы посмотреть на Озеро поближе, однако не хватало решимости. Или, как вскоре выяснилось, глупости.