Река времен. Ave Maria

– К Сурену Папиковичу Александру, – прыгающими губами проговорила Ксения и сама первая засмеялась, а на глазах ее выступили слезы.

И Наталья, и Александр Суренович Папиков тоже засмеялись.

– Значит, ко мне, – вставая из-за стола, добродушно проговорил Папиков. – Я Александр Суренович, а ваше имя?

– Ксения.

– Я слушаю вас, Ксения.

– Адам прислал… муж мой, Адам Домбровский, прислал телеграмму. У него папа умер. И вам прислал, а свой адрес забыл… Вот я пришла.

В плюшевом пиджачке, в нелепой по январским холодам шифоновой косынке, в хлопчато-бумажных чулках в резинку, с почти детским личиком, Ксения никак не была похожа на жену.

– Сходи в деканат, – попросил Папиков Наталью, – наверняка там телеграмма застряла. А вы присаживайтесь, пожалуйста, – пододвинул он стул Ксении, садясь за свой письменный стол.

– А где Саша? – как бы ища последней защиты, спросила Ксения.

– Саша на лекциях, скоро придет. Сейчас и Наталья вернется, будем чай пить, знакомиться.

– Мне некогда, у меня поезд, – робко сказала Ксения.

– Точно, в деканате лежала, – входя в кабинет, подала Папикову телеграмму Наталья.

«Отец умер тчк Болезнью матери задерживаюсь неопределенное время тчк Домбровский».

Когда на кафедру возвратилась с лекций Александра, Ксения и Наталья пили чай, а Папиков говорил по телефону с заместителем министра здравоохранения Иваном Ивановичем, сына которого Александра крестила недавно в Пушкинской купели Елоховского собора, выступив в роли его крестной матери.

– Иван Иванович, ты помнишь моего ассистента по Ашхабаду майора Домбровского? Да-да, того, что был ранен в патруле, которого мы привезли в Москву. Я отпустил его на реабилитацию после ранения. Ну да, ты ведь сам доставал ему путевку в Кисловодск. Так вот, он прислал телеграмму, что отец умер, а мать тяжело больна, и он задерживается. Ты там сообрази… Длительную командировку? Как моему ассистенту? Годится. Все бумажки я тебе представлю. Спасибо. – Папиков положил трубку. – Оформим его переводом с правом возвращения в столицу, а там видно будет, – сказал он, обращаясь к Александре и Наталье. – Ну а пока письма ему передадим с Ксенией, деньжат…

Письмо к Адаму далось Александре легко. Она выразила ему соболезнование по поводу кончины отца, о себе написала коротко: «У меня все идет своим ходом». А вот как подписаться, долго не могла сообразить. «Вечно твоя Саша»? Глупо. «Александра Домбровская» – еще глупей. Думала, думала и, наконец, подписала просто: «Александра». Нелегко ей далась эта подпись, но все-таки она нашла в себе силы ничего не клянчить, ни на что не намекать, а сохранить собственное достоинство. Хотя что там достоинство, что гордыня? Жизнь свою она бы с радостью бросила ему под ноги. Но теперь она не одна: есть Ванечка, и есть в ней еще кое-кто, поважнее Ванечки и, наверное, даже Адама.

XII

Мария и тетя Нюся ни слова не говорили с Аннет по-французски, только по-русски, и она делала удивительные успехи в овладении языком. Видимо, еще с младых ногтей, от папы с мамой, которые общались в семье по-русски, у Аннет остался большой запас слов. А теперь, в разговорах с Марией и Нюсей, русские слова, как по волшебству, выплывали из памяти одно за другим, а то и выстраивались целыми фразами.

В Аннет было столько энергии, что даже работящая, неутомимая тетя Нюся, и та дивилась. Аннет возвращалась из университета с подготовительных курсов в половине третьего, обедала с тетей Нюсей, а иногда и с Марией, выводила на часок погулять Фунтика, который ее обожал, и начинала хлопотать по дому. Она всегда находила, что помыть, почистить, протереть. Особенно любила Аннет гладить белье. И тетя Нюся, и Мария обычно делали это нехотя и удивлялись Аннет:

– Неужели тебе нравится?

– Еще как!

Раньше полы во всем особняке и в том числе на их этаже натирали мастикой два здоровенных дядьки, а теперь Аннет выговорила себе право натирать на их этаже полы сама.

– Они пусть натирают на первом этаже и на втором, а у нас – я сама, в свое удовольствие.

– Попробуй, – с улыбкой согласилась Мария, – если силы девать некуда. – Чужие люди в доме теперь были бы для нее действительно в тягость. В последнее время Мария стала слишком раздражительной. Только Нюся и Аннет не мешали ей, а на остальных глаза бы ее не смотрели. – Попробуй, Анечка. Но ведь нужны мастика, щетка…

– Купим в магазине, – сказала тетя Нюся.

– В магазине так в магазине, – незлобливо передразнила ее Мария. – Купите.

И они купили.