Река времен. Портной

Жила теперь Нюся в достатке и невиданном почитании, но, как оказалось, совсем не о такой жизни она мечтала, когда выходила замуж. Хоть архиерей на беседе и предупреждал ее, что от многих мирских соблазнов придется отказаться, но тогда не думалось, что жить придется чуть ли не затворницей. Не представляла, что так трудно будет отказаться от привычного уклада жизни. Мечтала Нюся, что заживет городской культурной жизнью: будет ходить в театры, в кинематограф, про который знала только понаслышке. А получалось, что у нее теперь одна дорожка – в храм: помогать прислужницам, да псалмы в хоре петь. Даже на рынок и в магазины Нюся ходила только с прислугой. И одеваться приходилось почти по-монашески. Чтобы юбка до полу, чтобы голова всегда гладко причесана и покрыта косынкой, чтобы руки и грудь закрыты. Иногда у нее даже закрадывались крамольные мысли: «Неужели вся моя жизнь так и пройдет, как в монастыре? Зачем же он мне такие дорогие украшения дарил, если знал, что носить мне их не придется? Заманивал, разве?». Нюся старалась гнать от себя эти тоскливые мысли, уговаривала себя, что все же такая жизнь лучше, чем жить простой хуторянкой.

Но сидеть без дела Нюся не привыкла. Пообвыкнув с полгодика, из газет она узнала про курсы французской кухни. С разрешения батюшки стала посещать их. Это были не просто кулинарные курсы. Попутно там обучали и правилам хорошего тона, культурным манерам. Там же, на этих курсах у Нюси завелись новые знакомства с городскими барышнями и дамами. Люди это были все достойные, культурные, с положением, не последние в Екатеринодаре.

Постепенно однообразная рутинная жизнь начинала обрастать своими устоями, семейными обычаями. Большой радостью было, когда в гости к ним наведывался дядя Николай с домочадцами, или они с Андреем Нилычем ходили к ним. Но это бывало не так часто, как хотелось бы Нюсе. В основном по престольным праздникам. Но самой большой радостью для Нюси стали поездки домой. И хоть такие поездки тоже были не частыми – батюшка Феофил отпускал ее только на дни рождения родственников, да и то ненадолго – дня на два, три. Но ради этих поездок можно было со многим смириться.

Там, в Романовском она чувствовала себя вольной птицей. Летом они ходили купаться с Настей и подружками на Кубань. Ходила в гости к подругам, к родственникам. Только на посиделки, где собирались девчата и парни, дорога ей теперь была заказана. Ходила Настя, а после они ночи напролет разговаривали. Та по просьбе Нюси по нескольку раз пересказывала все новости и про гимназию, и про все, что произошло без нее на хуторе. Нюся боялась признаться даже самой себе, но более всего ее интересовало, конечно, все, что было связано с Матвеем.

– Ой, а Матвей твой… – бесцеремонно начинала Настя.

– С чего это он вдруг моим стал? – строго обрывала ее Нюся.

– Ну, ладно, ладно, не твой, – соглашалась Настя и обиженно замолкала.

– Ну, и чего там Матвей? – не выдерживала Нюся.

– Ой, девчата говорят, такой зловредный стал!

– С чего бы это?

– Девчата гутарят, что это из-за тебя. Обозлился на весь белый свет. Тут как-то его Дуняшка Носова на кадриль пригласила, так он ее так отбрил, так отбрил!

– Как? – заинтересовалась Нюся.

– Иди ты, говорит! И отвернулся. Дуняшка по сей день на гулянки не ходит. А девчата все на тебя злятся. Гутарят, жених такой видный, а из-за тебя ни на одну даже не смотрит.

– А я-то тут при чем? Он уж про меня и думать, поди, забыл. Год уж скоро…

А у самой млело и трепетало сердечко от радостного сознания, что видать не забывает ее дрУжка. Самого Матвея за все время после свадьбы Нюся не видела ни разу. Как-то так получалось, что за все это время не пересеклись их пути-дорожки. Да и то сказать, Нюся редко ходила по хутору одна: к родственникам с Анной, к подружкам – Настя обязательно увяжется. Кто знает, а может, и сам Матвей избегал встречи.

Весной 1912 года Барабашевы похоронили Ванятку. Отпевать его приехал батюшка Феофил. На следующий день после похорон он уехал в Екатеринодар, оставив Нюсю до девятого дня.

В эти дни случилось так, что Нюся возвращалась вечером одна от двоюродной тетки Алены – сестры отца, жившей через два дома от них. В воздухе духмяно и опьяняюще пахло черемухой, стрекотали цикады. От реки тянуло дымом от костра, доносились звуки гармошки, невнятный гомон и девичий смех. Молодежь гуляла на берегу Кубани. «Хорошо-то как. Васятка Маслов играет», – с грустной улыбкой подумала Нюся, представив, как он, распушив белобрысый чуб, растягивает меха и топочет ногами в такт музыки, словно сам пляшет. Неожиданно ее мысли прервал какой-то приглушенный звук, словно кто-то рассыпал дрова. И правда, из-за кучи не колотых чурок в соседнем дворе появилась неясная тень.

– Кто тут? – испуганно вскрикнула Нюся.

– Не пужайся, свои.

У Нюси при звуках этого голоса все оборвалось внутри то ли от страха, то ли от долгого ожидания этой встречи, то ли от нечаянной радости.

– Ну, здравствуй, монашка! – с издевкой ухмыльнулся подошедший Матвей.

Было темно, но Нюся словно наяву увидела эту его ухмылку, знакомую до дрожи.