Река времени. По следам моей памяти

Тут ещё через 10 минут на батарею, прямо в лоб, шли немецкие танки «Тигры» и «Пантеры». Естественно, рассказывал отец, что после боя на позициях стоял устойчивый смешанный запах крови, медикаментов и человеческих испражнений. Выжившие в таком бою часто не замечали того, что с ними происходит в состоянии величайшего напряжения и стресса. Никакие шутки на тему физиологии не допускались, по возможности просто меняли бельё и обмундирование… И, между тем, это были настоящие герои, это вам не кино…

Осколками снаряда отца ранило в левое плечо и перебило ключицу, он потерял сознание. Очнулся, когда над ним уже нависала громада немецкого танка, который «перепахивал» окопы, вокруг зениток. В последнее мгновение, буквально из-под гусениц танка его выдернул сержант по фамилии Аветисян.

– Запомни эту фамилию, сын, – говорил отец на мой восемнадцатый день рождения, – если бы не этот замечательный человек, то не было бы ни меня, ни тебя, ни твоего дня рождения, ни твоих будущих детей…

Регулярно, раз в три или пять, лет отец встречался с однополчанами. Обычно это происходило на станции Обоянь, недалеко от Курска, которая летом 1943 года находилась на острие главного удара немцев в рамках операции «Цитадель» – битвы на Курской дуге. Станцию, которую оборонял отец, немцам так и не удалось отбить у наших войск во время ожесточённого многодневного наступления.

Отец всегда тщательно готовился к этой поездке, чистил медали и ордена, а иногда даже брал с собой маму. Перед поездкой он обязательно ехал в какой-то армянский магазин или ресторан и покупал там самый дорогой армянский коньяк, чтобы подарить его сержанту Аветисяну. Очевидно, в Армении этого коньяка было «море разливанное», но, как рассказывала мама, Аветисян всегда в знак восторга опрокидывал голову, делал восхищённое лицо и закатывал глаза. За столом пили «боевые 100 грамм», но на коньяк Аветисяна никто не покушался – все знали, что это персональный подарок сержанту – спасителю командира.

Ветеранов становилось всё меньше и меньше. На очередную встречу отец поехал без коньяка, из чего я понял, что нашего сержанта больше нет. Потом эти встречи вообще прекратились, очевидно, встречаться уже было совсем не с кем, ушёл последний из могикан…

Через много-много лет, когда я стал заместителем генерального директора по экономике НАТИ, я несколько раз ездил в Ереван. Там у объединения был один из одиннадцати филиалов, в котором испытывалась создаваемая нами техника. Я попросил коллег помочь мне найти семью сержанта Аветисяна. Армянские хозяева всегда были очень гостеприимны и рады были бы помочь, но деликатно объяснили мне, что среди армян это настолько распространённая фамилия, что это всё равно, что искать сержанта Иванова в России. Но если вдруг он или его дети прочтут эти строки, то пусть обязательно отзовутся – я всегда найду бутылку хорошего французского конька.

Посмотрел на девушку – женись

Так после очередного тяжёлого ранения отец последний раз попал в полевой госпиталь, а уже через пару месяцев генерал-фельдмаршал В. Кейтель подписал в пригороде Берлина акт о полной и безоговорочной капитуляции Германии. Война закончилась.

И вот, в свои неполные 27 лет Николай Ярошенко возвращался с войны инвалидом второй группы, с одиннадцатью ранениями и таким же числом боевых наград. Как жить дальше израненному физически и морально, опустошенному войной молодому мужчине? Надо было как-то строить новую, непривычную для фронтовика жизнь. В одном полку с отцом под Москвой служил дальний родственник моей будущей матери, который ранее их и познакомил во время совместного короткого отпуска и первой поездки в Москву зимой 1942 года.

Мама рассказывала, что ей сразу понравился бравый молодой офицер с хорошей выправкой, ясным прямым взглядом и всегда начищенных сапогах. Эту хорошую привычку – каждый день чистить обувь – он пронёс до глубокой старости. (Это один из очень хороших навыков, который я, увы, не перенял).

В основном, они переписывались, – за все годы войны выпало лишь три или четыре коротких отпуска, которые они провели вместе.

– Если останусь жив, Саша, – говорил отец свей будущей невесте, уезжая на передовую, – после войны обязательно поженимся. Ты согласна, ты мне веришь?

– Верю, надеюсь, люблю, – отшучивалась мама. – Поживём – увидим.

Тогда он и представить себе не мог, что приготовила ему военная судьба. От скольких, оставшихся в живых, но инвалидов, после тяжёлых ранений отказывались не только невесты, но и законные жёны, дети, родственники… Никаких иллюзий или претензий к моей будущей матери у него не было. Ранения отца были настолько серьёзные, что он даже писем писать не мог, да и не хотел. Думал после госпиталя и демобилизации уехать куда-ни будь очень далеко, может быть даже в Сибирь, туда, где никто и никогда не знал его молодым, красивым, здоровым и лихим офицером в начищенных до блеска сапогах.