Рэкетир

Чтобы он раскрепостился, я начинаю сначала: имя, возраст, работа, образование, судимости, дети, семейное положение и так далее. Пару раз я прошу его расслабиться, что-то повторить — у нас самый обычный разговор. Детство: адреса проживания, школы, жизнь со старшим братом Джином, безотцовщина, сложные отношения с матерью. Тут он говорит:

— Учтите, Рид, я не собираюсь чернить собственную мать.

— Конечно, нет, Натан. Этого у меня и в мыслях не было. — И я спешу сменить тему.

Доходит до «культуры метамфетамина» его юности. Он неохотно раскрывается и рисует удручающую картину безрадостной молодости, полной наркотиков, пьянок, секса и насилия. К пятнадцати годам он уже умел варить метамфетамин. Два его двоюродных брата сгорели заживо при взрыве лаборатории в передвижном доме. В шестнадцать лет он впервые познакомился с камерой каталажки. Он бросил школу и пустился во все тяжкие. Как минимум четверо его кузенов сидели за торговлю наркотиками; двое до сих пор не вышли. Как ни тяжко было сидеть, ему самому тюрьма пошла на пользу: отучила от наркотиков и от выпивки. Пять лет заключения он провел в трезвости и теперь намерен держаться подальше от мета, позволяя себе разве что пивка.

В полдень мы закругляемся. Солнце вскарабкалось высоко, и Слейд обеспокоен излишней яркостью. Они с Коди бродят в поисках другого места для съемки.

— Сколько у вас сегодня времени? — спрашиваю я Натана.

— Я босс, — гордо отвечает он. — Хочу — выхожу на работу, хочу — не выхожу.

— Отлично. Еще пару часиков?

— Почему нет? Как у меня получается?

— Класс! На привыкание ушло всего несколько минут, и с тех пор все идет как по маслу, очень естественно.

— Вы прирожденный рассказчик, Натан, — поддакивает Гвен. Ему это как бальзам на сердце. Она опять его гримирует, вытирает пот со лба, обмахивает кисточкой, трогает, флиртует, случается, ведет себя нескромно. Он тает от внимания к себе.

Мы приносим в тень дуба рядом с навесом привезенные с собой сандвичи и напитки. Это место Слейд одобряет, и мы решаем перенести съемочную площадку сюда. Гвен шепотом просит у Натана разрешения воспользоваться туалетом. Он смущается, но не может оторвать взгляд от ее ног. Я отхожу и делаю вид, что беседую по мобильному телефону с важными людьми в Лос-Анджелесе.

Гвен исчезает в доме. Позже она доложит, что там две спальни, но обставлена только одна. В гостиной лишь кровать, кресло, огромный жидкокристаллический телеэкран, в ванной давно не убирались, кухонная раковина забита грязной посудой, холодильник — пивом и фастфудом. Есть еще чердак со складной лестницей. На полах дешевое покрытие. Дверей три: главная, задняя и ведущая в гараж, все с тяжелыми толстыми засовами, явно установленными совсем недавно. Сигнализации не заметно — ни панелей с кнопками, ни датчиков на дверях и окнах. В стенном шкафу в спальне две винтовки и два карабина, в стенном шкафу в пустой спальне — только пара грязных охотничьих сапог.

Пока Гвен в доме, я продолжаю притворяться, будто разговариваю по телефону, а сам наблюдаю за Натаном, благо на мне большие темные очки. Он не спускает глаз с задней двери в дом — нервничает, что она внутри одна. Слейд и Коди перекладывают провода. Когда она возвращается, Натан успокаивается и просит извинения за то, что он такой неряшливый хозяин. Она с воркованием занимается его прической. Когда все готово, мы начинаем дневную рабочую смену.

Он упоминает о мотоциклетной аварии в возрасте четырнадцати лет, и я полчаса вытягиваю из него подробности. Потом мы переходим к его пестрому послужному списку: наниматели, товарищи по работе, обязанности, зарплаты, увольнения. Возвращаемся к наркобизнесу и вдаемся в подробности: как варят мет, кто его этому научил, каковы главные ингредиенты и так далее. Увлечения, девушки? Он признается, что в двадцать лет обрюхатил юную родственницу, но понятия не имеет, что стало с матерью и ребенком. До ареста у него был серьезный роман, но пока он сидел, возлюбленная его забыла. Судя по взглядам, которые он бросает на Гвен, она его зацепила.

Теперь ему тридцать лет, и если не считать гибели брата и его тюремного приговора, жизнь получалась тусклой. За три часа я успеваю услышать о ней все, представляющее хоть какой-то интерес. Он заявляет, что ему пора на работу.

— Обязательно надо побывать на месте убийства Джина, — говорю я, когда Слейд выключает камеру и все переводят дух.

— Это за Блуфилдом, в часе езды отсюда, — сообщает он.

— Блуфилд в Западной Виргинии?

— Он самый.

— Как вы там очутились?

— Доставляли товар. Покупатель оказался осведомителем.

— Я должен все там осмотреть, Натан, побродить, представить себе картину, сам момент насильственной гибели Джина. Дело было ночью, да?

— Далеко за полночь.

Гвен протирает ему лицо губкой, снимая грим.

— Вы отлично держитесь перед камерой, — ласково произносит она, и он улыбается.

— Когда мы сможем туда поехать? — спрашиваю я.

Он пожимает плечами:

— В любое время, хоть завтра.