— Ну так что же? Вы же сами, господа, любите ссылаться на историю, а уж это-то во всяком случае исторический факт… И потом, неужели вы полагаете, что англичане сейчас меньше считались бы с мощным, победоносным Советским Союзом, чем тогда со слабым, разрушенным войной государством? Да, наконец, если подойти к вопросу без романтических фраз, а по-деловому, то, как вы полагаете: если Советский Союз поможет нам вернуть себе свободу, даст возможность получить наши исконные земли на западе, земли, богатые промышленностью, и откроет нам широкий доступ к морю, без которого экономика Польши навсегда останется слабой, — взамен чего это будет сделано? Уж если ставить вопрос трезво и реально, как вы любите выражаться, то не слишком ли мы многого требуем?
Адвокат, член лондонского правительства, барабанит пальцами по столу.
— Западные земли… Разумеется. Но кто же согласится отдать нам эти земли? Англия и Америка совершенно не заинтересованы в том, чтобы поддержать эти наши требования.
— В том-то и дело. Англия и Америка не заинтересованы. А ведь Советский Союз, если уж вы хотите разговаривать в этой плоскости, заинтересован. Это единственное правительство, единственная страна, которая поддержит нас в этом отношении. Вот поэтому и следует считаться с этой страной и с этим правительством, даже вопреки эмоциям некоторых политиков. Что же касается интересов Польши, то неужели вы решитесь сравнивать Гданьск со Львовом или Силезию с Полесьем?
Короткие пальцы адвоката нерешительно барабанят по столу, покрытому красным сукном. Старикашка вертится в кресле.
— К чему же сравнивать? Конечно, никакого сравнения быть не может… Но ведь для нас было бы лучше получить и то и другое.
— Кто же вам даст и то и другое?
— Ну, все же, если мы потребуем… Ведь мы имеем право.
— На что? Мы имеем право на западные земли. Их мы и должны получить. На остальное мы права не имеем.
«Имеем право… — враждебно думает Шувара. — Да кто вы собственно такие? Старый профессор, давно забывший о своих юношеских порывах и обратившийся в развалину, мозг, давно переставший работать, если он вообще когда-либо работал. Чиновник, бюрократ, выдрессированный на бековской политике, на крючкотворстве и политиканстве, доведших Польшу до гибели, на вечных мечтах о великодержавной Польше, на бреднях о ее мнимой мощи… И, наконец, этот третий, этот якобы крестьянский деятель, адвокатский крючок, мнимая величина, искусственно раздуваемая и рекламируемая иностранными державами, чтобы еще раз обмануть польского мужика, еще раз надуть народ, еще раз загнать Польшу в тупик…
Не стали бы вы со мной разговаривать, в переднюю бы меня не впустили, простого слесаря, коммуниста, сидевшего в ваших тюрьмах. Не стали бы вы говорить со мной так любезно, если бы не чувствовали за мной силу. Другое дело, что вы там говорите и пишете в ваших листовках, — но сами-то вы прекрасно знаете, что сила в наших руках, что настоящая армия, которая сражается и знает, за что сражается, — у нас, а не у вас, и что за нас стоит Советский Союз…»
Адвокат поднял голову.
— Все это очень хорошо. Только… уверены ли вы, что наши права на западные земли будут поддержаны?
— Совершенно уверены.
— Политика, знаете ли, вещь текучая, изменчивая, часто зависящая от конъюнктуры…
— Это смотря чья политика. Советский Союз поддерживает и будет поддерживать наше справедливое требование, чтобы нам были возвращены западные земли.
…Западные земли. Граница вдоль Одера. Как холодно, каким торгашеским языком говорят об этом эти люди. А ведь там течет живая вода реки Одер. Бьются сердца миллионов людей. Старые пястовские орлы, скрытые под цементом и известью, очистятся от штукатурки, которая сотни лет прятала их под все более толстым слоем. Появятся на зданиях, построенных руками польских каменщиков, старые надписи. Оживут забытые слова. Далеким эхом зазвенит старая песенка, некогда втоптанная в землю захватчиком… Поворачивается колесо истории, не по кулачному праву — по праву закона.
— По линии Одера… Если угодно, то хотя бы и потому, что Советский Союз сам в этом заинтересован, — граница Германии будет на несколько сот километров дальше от линии Буга. Это тоже имеет значение, и немаловажное.
— Допустим, что так… — соглашается, наконец, адвокат. — Но есть еще и другие вопросы.
О да, их множество, этих других вопросов. С круглыми жестами, с приятной улыбкой на лице адвокат пытается «кое-что разъяснить». Он читал декларацию, читал программу и, видите ли, не совсем понимает… Если обойти вопрос о границах, о котором пока можно не говорить, — то в чем же разногласия? Аграрная реформа? Но он, как крестьянский деятель, лучше всего понимает ее необходимость. Вот, пожалуйста, достаточно прочесть его прежние высказывания. Он всегда всей душой был за аграрную реформу…
— Да, только мы уже даем землю, а вы, господа, говорите об этом, как о чем-то, что должно последовать в будущем…