Реки горят

Она медленно шла обратно. Разве дело в записке? Как поедет она с больным ребенком? Ведь малыш и вчера стонал при каждом толчке, при каждой остановке поезда. Вот если бы можно было уложить его спокойно, развернуть, снять с него все эти платки и шали, не бояться все время, что вот-вот он опять застонет… Надо было объяснить все это тому элегантному молодому человеку — может, он сжалился бы над ребенком. И возможно ли, чтобы там вовсе не было врача? Пусть бы по крайней мере сказал, что это за болезнь… Что могло вдруг случиться с ребенком? Ведь он был совсем здоров, когда они выезжали. И вообще до сих пор никогда не болел. Только раз у него заболело ушко. Но тогда ей дали подводу, она съездила в районный центр, там осмотрели, вычистили, дали лекарство — и ребенок скоро выздоровел. А теперь? Надо было добиваться, чтобы ей разрешили не ехать, остаться на время с ребенком где-нибудь в городе, дожидаться улучшения.

Вернуться разве? Но она отошла уже довольно далеко и не в силах была столько пройти.

Теперь уже двигались две толпы по двум направлениям — от вокзала к посольству и от посольства к вокзалу.

— Что это за река? — спросил мальчик, одетый в нарядную матроску, но босой и в рваных штанишках. Идущая с ним женщина не знала.

— Да ведь это и есть ихняя Волга, — объяснил кто-то.

Ядвига невольно подняла глаза и взглянула налево. Улицы в эту сторону понижались, спускались вниз, а там широко разливалась огромная, величественная река. За ней тонула даль в лиловой мгле, в голубом тумане, в серебристо-серой тени. Оттуда веяло сонной тишиной, кроткой улыбкой осеннего солнечного дня. Ах, не толкаться бы в толпе, забившей вокзал, не трясти малыша в грохочущей и шаткой теплушке, а пойти с ним в эту лиловую ласковую и кроткую даль, в этот тихий мир, прозрачный, как далекая детская сказка, когда-то слышанная и давно забытая.

Но лиловая даль была недостижима, она раскинулась за широкой, мощной рекой, равнодушно катящей свои сверкающие волны. А вскоре и река и необозримые просторы по ту сторону ее скрылись за рядами домов. Перед Ядвигой снова был вокзал, и уже издали до нее доносился нестройный звук голосов, сливающихся в один сплошной шум.

Представитель посольства и вправду был на вокзале. Он перебегал с платформы на платформу, что-то кричал охрипшим голосом и отчаянно вырывался из рук, которые хватались за полы его светлого демисезонного пальто. Он яростно отмахнулся от Ядвиги. И только советский железнодорожник указал ей, куда надо идти.

— Прямо, прямо, а потом направо. Скоро и посадка начнется.

Вагоны были еще заперты. Ядвига бессильно присела на какие-то железные балки или рельсы, лежащие между путями. В глазах мелькали разноцветные пятна. Она осторожно положила ребенка на колени. Спит, слава богу, спит… И вдруг ее охватил леденящий страх: а если не спит, а если он вдруг?.. Нет, нет, нельзя даже думать об этом, чтобы не накликать беды.

Маленькая головка беспомощно перекатилась вбок — и ребенка вырвало. Без усилий, словно грудного, срыгивающего излишек пищи. Ядвига тщательно обтерла платком запекшиеся губки сына. Наверно, он чем-то отравился. Может быть, молоко, которое она с таким трудом вчера достала, было не такое свежее, каким казалось. Может, даже хорошо, что его вырвало, — желудок очистился, ему станет лучше.

— Прошу вас, господа, не толкаться! Стать в очередь, листки держать в руках!..

Она вскочила. Ребенок снова застонал.

— Не надо, сыночек, не надо, сейчас будем в вагоне, уложу тебя, дам чайку, — шептала она, словно малыш, который опять засыпал, только и ждал холодного чаю из бутылки, которую она несла в узелке.

У вагона сразу же начался скандал.

— Куда вы лезете? Листок, я сказал! Листок с номером эшелона! Где у вас листок?

— Какой еще ко всем чертям листок?

— Да ведь выдавали листки, на вокзале выдавали! Чего вы стали на дороге? Посторонитесь!

— Сами, мадам, посторонитесь! Поезд для всех.

— Все в один не влезут, на то и очередь.

— Прошу отойти. Я буду впускать только тех, у кого есть листки с номером эшелона. С номером пять.

— А где было взять листок?

— Да не мешайте же! Люди с утра в очереди стояли, получали листки, а этот пришел на готовое! Эй вы, господин, хватит нянчиться с ним, он тут всех задерживает.

Высокого субъекта без листка оттолкнули в сторону от дверей. Сзади толпа так напирала, что плотная женщина в ватной кофте — та, что спорила с сыном в посольстве, — едва не рухнула с приставной деревянной лесенки.

— Спокойней, прошу вас, спокойней, по очереди!

Оказалось, что в вагоне уже есть пассажиры, несмотря на то, что он был заперт. В углу, поближе к железной печке с изогнутой ржавой трубой, уже устроилось на грудах узлов несколько человек.

— Ого, да тут уже сидят…

— Это каким же чудом?

Стоявший в дверях представитель посольства грозно обернулся:

— Это никого не касается. Раз сидят, значит имеют право. Следующий, пожалуйста!

— Не касается… Опять какая-нибудь протекция?..

— А вы когда-нибудь видели, чтобы обходилось без протекции?

— Попрошу без замечаний! — заорал опять контролер. — А это еще что? Где номерок?