Реки не умирают. Возраст земли

— Я иной раз не понимаю, когда вы говорите серьезно, а когда шутите. Семену Захаровичу эта газовая  з а в е с а  понадобилась именно для прикрытия его старого тезиса, что на Урале твердые полезные ископаемые, особенно железо, на исходе. Но уж если, мол, вы открыли столько газа, то и продолжайте, с богом, дальше искать газ и нефть, а что касаемо железа, то у нас есть Курская аномалия.

— И все-то перебарщиваешь ты, Георгий.

— Я, Прокофий Нилыч, не сомневаюсь, что и эту идею насчет объединения геологического управления подбросил не кто иной, как уважаемый профессор Голосов. Он умеет подбрасывать идеи. Прямо-таки генератор идей всех перестроек! То он воевал за совнархозы, доказывая, что нет на свете более рациональной и гармоничной системы управления. То снова, как ни в чем не бывало, вернулся в стольный град и начал превозносить «антиместническую природу» министерств, не допуская даже намека на какую-то их негативную ведомственность. То он был за строгую централизацию геологической службы в одних руках, чтобы никто: ни бог, ни царь и ни Госплан, кроме признанных кумиров геологии, — не мог командовать этой службой. То вот начал проповедовать отделение разведчиков-нефтяников от нашего брата, твердовиков. Создается впечатление, что ему определенно не дают покоя успехи южноуральцев, которые больше верят своей собственной интуиции.

— Не говорит ли в тебе твое самолюбие?

— Не я же открывал газ. Открыли до меня другие. Кстати, Шумский — молодчина. Зря обошли его премией. А что касается меня лично, я готов ко всему.

— Даже согласен перейти в одну из экспедиций?

— Пожалуйста, не иронизируйте, Прокофий Нилыч. Я буду отстаивать наше управление до конца, но вовсе не ради моей должности, С этой голосовщиной надо бороться.

— Зачем хлесткие обобщения?

— Без них не обойтись. Уважаемый профессор под шумок замахнулся и на наш заповедный бор. Чего, мол, считаться с каким-то зеленым островком в степи, если речь идет о нефти. Два года назад всякая разведка в бору была прекращена; Лесоводы выиграли для себя временную передышку. Но она оказалась слишком короткой: голосовы опять возобновили атаки на реликтовый бор. Неужели тридцать — сорок миллионов тонн нефти дороже такого редкостного бора, который, я уверен, со временем станет одним из национальных парков России.

— Семен Захарович доказывает, что можно и лес сохранить, и нефть взять.

— Нет, лес и нефть — антиподы. Там, где появляются нефтяники, лесничим делить уже нечего. Да что говорить о лесе, когда мы до сих пор не научились по-хозяйски беречь землю вокруг буровых.

— Но есть специальное постановление, ты знаешь. Гумус аккуратно снимать и потом снова возвращать на место.

— А где дополнительная техника — бульдозеры, экскаваторы, самосвалы? Дополнительную рабочую силу тоже не планируют. Нужны экономические меры, а не платоническая любовь к природе товарища Голосова.

— Оставим его, — недовольно заметил Прокофий Нилыч.

— Извините, увлекся, а вам необходим покой.

— Ничего, ничего. Обязательно заезжай завтра прямо из министерства. Мы еще потолкуем.

Когда Прокофий Нилыч проводил Георгия, он принял лекарство и прилег на тахту... Да, пора, видно, готовиться к смене караула. Не случайно ты заговорил сегодня о  р а з в о д я щ е м: с сердцем шутки плохи. Какая-то мерцательная аритмия, черт бы ее побрал! Но беда не только в ней. Хуже, когда начинаешь сбиваться с четкого ритма жизни. Откуда у тебя, Проша, этот-то недуг? Почему ты сегодня опять вступился за Семена Захаровича? Ведь Георгий, пожалуй, прав, хотя и перебарщивает по своей горячности. Придумал какую-то голосовщину. Никакой голосовщины, конечно, нет. Просто Семен — архисамолюбивый человек, привыкший диктовать собственные выводы другим. Ошибался он не раз, но всегда старался идти в ногу со временем. Так почему Семена терпеть не может Георгий? Уж на что его отец давненько спорит с ним, да и то не позволяет себе таких нападок на своего противника. Одно из двух: или Каменицкий-младший чрезмерно самоуверен, или Каменицкий-старший все же уступчив? Однако дело не только в разнице характеров сына и отца. Пожалуй, тут сказывается перепад во времени. Не оттого ли и ты, Прокофий, подчас занимаешь золотую середину, о которой сегодня если прямо не сказал тебе Георгий, то во всяком случае намекнул довольно прозрачно. Вот где она, твоя главная-то аритмия, что похуже любого сбоя сердца, которое еще не поздно ввести в привычный ритм. Самый тяжкий из всех грузов, который не каждому дано разом сбросить, — это груз отживших представлений. Трудно с ним, но без него, кажется, ты и вовсе потеряешь равновесие и неминуемо споткнешься. И не в том ли завидное преимущество молодых, что они не знают походной выкладки минувших лет. Так что, Прокофий, не бойся ты смены караулов, приветствуй разводящего: пароль-то у нас, в конце концов, один, неизменный на всю жизнь...