Реки не умирают. Возраст земли

Зверек повел головой, будто дивясь его искусству, но тут же исчез в норе.

— Не признал! — засмеялся Ломтев! — Ну, а теперь пойдем к нашим барынькам.

Левее пригорка виднелась цепочка других женщин, которые тоже рыли окопы. Вере не хотелось идти к ним, она поотстала от Николая.

— Идем, идем, что ты?..

Он шел по ковылю, мягко ступая на белые льняные пряди, любовно расчесанные низовым южным ветром. В ковыле тихо звенели его шпоры в такт шага. Чуть ли не из-под самых ног отвесно, взмывали к небу жаворонки. Ломтев сорвал на ходу тюльпан, пышный, ярко-красный.

— Возьми, Верочка, в знак дружбы.

— Не до тюльпанов, Коля.

Но она взяла это степное чудо, пламеневшее упругими лепестками, на которых сияли бисером капельки росы.

— Мне сегодня досталось за тебя от Великанова, — сказал Ломтев. — Надо было что-то срочно перепечатать, в штабе ни души.

— Не буду же я сидеть за машинкой, когда все на окопных работах. И потом, Михаил Дмитриевич приказал...

— Надо правильно понимать приказы. У нас без Карташевой хватит землекопов. Вон они!..

То были жены, дочери купцов, губернских чиновников, офицеров, не успевшие зимой бежать из города вместе с дутовцами. Они больше стояли, чем работали. Увидев Ломтева, принялись ковырять давно не паханную залежь.

— Так, дамы, дело не пойдет, — заметил он, поравнявшись с ними. — Мелко берете, мелко! Мы ведь пригласили вас не на картошку.

Никто из них не удостоил его ответом.

Вера узнала в крайней женщине сестру штабс-капитана Слесарева, которая частенько бывала прошлым летом на балах в Биржевке. Сейчас она неловко, не поднимая головы, орудовала штыковой лопатой, хотя тоже, конечно, узнала Карташеву.

Ломтев взял у нее лопату.

— Дайте-ка, покажу вам, как роют землю.

Она встретилась глазами с Верой и сейчас же посмотрела туда, где казаки теперь уже не скакали, а будто плыли в полуденном мареве, текущем среди увалов Горюна.

«Похудела, но не опустилась, красит губки, завивает волосы. Значит, ждет своих со дня на день, — подумала Вера, с женским любопытством наблюдая за Евгенией Слесаревой. — И одета вызывающе празднично: новый английский костюм из дорогого шевиота, даже батистовая блузка».

— Ну как, поняли нехитрую науку? — спросил Ломтев, возвращая лопатку.

Слесарева молчала.

— Не уйдете отсюда до тех пор, — обратился он ко всем, — пока не выполните наряда. Так и знайте. Вам бы в поте лица отрабатывать грехи своих мужей, а не глазеть на белые разъезды. Смею, вас заверить: мы их не пустим не только в город, но и к этому кресту. — Он живо повернулся к немолодому саперу-красноармейцу: — Вы, товарищ, записывайте фамилии саботажниц. Поменьше уговаривайте, построже требуйте, для того вы посланы сюда.

— Есть, — вяло козырнул сапер.

Ломтев посмотрел на свои часы, пошел назад. И Слесарева не удержалась, бросила вдогонку уходящей с ним Вере:

— Сука...

Вера вспыхнула, заторопилась, подумав, что Николай не слышал. Но он остановился.

— Какая же вы интеллигенция, если не стесняетесь площадной брани? Ваши за такие «ласковые» словечки расстреливают на месте. — Он машинально коснулся рукой деревянной кобуры тяжелого маузера.

Слесарева дрогнула, опустила голову.

— Вы потому и ведете себя развязно, что знаете, как революция гуманна. В прошлом году мы пальцем не тронули жену и дочерей вашего атамана, когда он бросил их на произвол судьбы в форштадте. Чего молчите? Правда или не правда? Даже не хватает духа извиниться...

— Приношу извинения, гражданка Карташева, — с явным усилием над собой проговорила наконец Слесарева.

До самой лощинки, где работала ее дружина, Вера не произнесла ни слова. Ломтев задумался, не замечая спутницу. Вера с доброй косинкой поглядывала на него сбоку. Возмужал, ранняя седина пробилась на висках. Когда же это?.. Дутовцы заочно приговорили его к расстрелу, узнав, что он, потомственный казак, судил в трибунале земляков-станичников. Николай шутит по этому поводу: «Уж теперь-то меня никакая шальная пуля не заденет!»

Они простились около овражка, и Ломтев поскакал обратно в город.

— Давайте подкрепимся немного, у кого что есть, — сказала Вера своим дружинницам.

— Неплохо бы разговеться куличами, — притворно вздохнула Василиса. — Буржуйки с тобой не поделились?

— Ничего, будет и на нашей улице праздник...

Возвращались домой на закате солнца, которое щедро высветило купола массивного собора, тонкий изразцовый минарет караван-сарая. Шли молча, ни о чем не хотелось говорить. Близ самого форштадта встретились с небольшим отрядом красноармейцев.

— Готовы ли для нас квартиры, девицы-красавицы? — громко спросил старший.

— Да уж гневаться не станете, — бойко ответила Василиса.

— Лучше бы им не понадобились наши норы, — сказала Вере знакомая работница с лесопильного завода.