Реки не умирают. Возраст земли

Вера поняла, что Михаил Дмитриевич имел в виду командира 217-го полка, допустившего грубую ошибку: отходя ночью с левого берега Урала, тот приказал сжечь за собой деревянный настил железнодорожного моста, чтобы казаки не могли ворваться в город на плечах отступавших. «Сами сожгли, сами восстанавливайте, — строго сказал начальник обороны по телефону. — Казаков можно было отбросить пулеметами, а как вы завтра наступать думаете?» Этот случай расстроил Великанова, который возлагал на 217-й большие надежды, хотя именно там был недавно арестован. (С легкой руки какого-то злослова полк прозвали его «подшефным».)

Около, штаба грохнули сразу два снаряда. Иван Алексеевич поднял голову: нет, никто не вздрогнул, в том числе и Вера. Он улыбнулся ей одними глазами, всегда задумчивыми и грустными, но сегодня, точно наперекор всему, дерзко повеселевшими.

— Итак, мы условились, — твердо заговорил Акулов, повернувшись к карте. — Вы, Михаил Дмитриевич, возглавите контрудар в Зауральной роще, я завтра побываю в крестьянском двести шестнадцатом. Александр Алексеевич будет неотлучно находиться в двести десятом, в районе вот этого «божьего знака».

Коростелев посмотрел на карту, где синим карандашом был отмечен одинокий крест в память о чьей-то трагической судьбе, возможно, какого-нибудь путника, замерзшего в метель рядом с городом.

«Дошла очередь и до наших окопов, которые мы отрывали на пасху», — с тревогой подумала Вера.

Акулов измерил на глаз расстояние от восточной окраины города до придорожного креста в степи.

— Нелегкий выпал тебе «крест», Александр. Столь близко к форштадту твой тезка Дутов еще не вырывался...

— Выдюжим, Иван Алексеевич.

— Но учти, открытая. степь — родная стихия конницы. Сильный рывок — и они в городе.

— Ладно, не стращай, Иван Алексеевич, вынесем и этот «крест» на оренбургскую «голгофу»!..

Наигранно пошучивая друг над другом, чтобы только ободрить Великанова, они отправились на заседание губкома.

Оставшись наедине с Верой, Михаил Дмитриевич осторожно упрекнул ее.

— Напрасно вы настояли на своем.

— Неужели мне сидеть за «ремингтоном», когда в городе грохочут пушки?

— Разделите дружину на две группы: одна пойдет с двести семнадцатым полком, другая — вместе с двести восемнадцатым, — говорил он, привычно акая по-рязански.

— А где вы будете?

— В двести восемнадцатом.

— Возьмите мою группу с собой, Михаил Дмитриевич.

— Завтра в четыре ноль-ноль переправимся на лодках.

— Спасибо.

— Это я должен говорить вам спасибо, Вера Тимофеевна. Предупредите своих дружинниц, чтобы захватили как можно больше перевязочных материалов.

— У нас есть все — и оружие, и бинты.

— Славно.

— До завтра, Михаил Дмитриевич.

И они поклонились друг другу, как обычно, торопливо.

Великанов хотел было сказать ей, что он, фронтовик, не раз восхищался завидной выдержкой сестер милосердия — там, в гиблых Мазурских болотах, однако самоотрешенность женщин русской революции ни с чем не сравнима. Он многое мог бы сказать Вере, вступившей недавно в поединок с Казанцевым, да уж лучше после как-нибудь.

И Вера сейчас едва не сказала ему, чтобы он берег себя, не выказывал без крайней нужды свою храбрость. Она тоже могла бы сказать многое Михаилу Дмитриевичу, но не решилась, — к чему эти женские увещевания, когда человек на фронте подвластен только воинскому долгу. Так вот и уносят с собой невысказанное люди, готовясь к последнему, решительному бою.

Вся дружина Карташевой была в полном сборе. Из пятидесяти двух женщин осталось ровно сорок, двенадцать наиболее подготовленных в медицинском деле были направлены в госпиталь, где число раненых увеличивалось день ото дня.

Вера разделила оставшихся, как приказал Михаил Дмитриевич, и объявила:

— В первой группе будет старшей товарищ Панина, вторую группу я поведу сама.

Ее стали спрашивать наперебой: «А когда выступаем? Куда? Что брать с собой?»

Она терпеливо объяснила: кто идет с Паниной, выступают сегодня к мосту, в расположение 217-го полка; а кто идет с ней, переправятся через Урал завтра на рассвете. Надо взять больше патронов, санитарные сумки, наличные бинты. За Уралом придется еще оказывать помощь раненым.

Васена сказала полушепотом:

— Я пойду с тобой, Верочка.

Она ответила громко, чтобы слышали все:

— Приказ есть приказ, товарищи. Но вы добровольны, и если кто почему-либо не готов защищать город, может оставаться в городе. Есть такие?

Таких не оказалось.

Вера распустила свою группу до условленного времени, пошла проводить панинскую. Тут были почти одни девушки, многим из них гражданская война помешала выйти замуж. («Да и не каждая выйдет после войны», — думала Вера, оглядывая шеренгу за шеренгой.) Вид у них был торжественный: девчата шли под огонь с той показной решимостью, что с головой выдает необстрелянных людей. Дружинницы были одеты в телогрейки, полученные накануне, и это придавало им некое солдатское единообразие, не говоря уж о карабинах и накрепко прихваченных к талии подсумках. Но обувь самая разная, у кого что нашлось, — ботинки, мужские сапоги, выходные гусарики.