Рекламная любовь

Грязнов шумно вздохнул. Самойлович невозмутимо продолжил:

— После этих разборок долгое время в «золото» никто не совался. Но пришли другие времена, началась эпоха дикого капитализма, а с ним и челночного бизнеса. И некоторые шустрые граждане быстро поняли, что из Турции можно возить не только дешевые тряпки, но и дешевое золото. Между прочим, знаете ли вы, где провел отроческие и юношеские годы господин Трахтенберг? В Норильске!

— Вот как? — удивился Турецкий. — Какими судьбами? Кажется, он родом из Ярославля.

— Ну да, родился в Ярославле. Арнольд Теодорович — сын военнослужащего. И мотался по стране вместе с родителями. Юношество пришлось как раз на Норильск. И кто ж в Норильске не знал, что чечены балуются золотом? И что это очень прибыльно. Каждый знал.

— И что?

— А то, что во времена «великого турецкого пути» Трахтенберг придумал свою схему. Свою цепочку, в которой действовали челноки, подпольные заводы и магазины. Челноки, или, как их называли, «верблюды», ввозили золотые изделия из Турции. Причем изделия создавались под заказ: привозились эскизы самых модных, пользующихся спросом золотых побрякушек. В Турции по образцам изготавливался товар, который «верблюд» вез назад, в Россию.

Иногда «верблюдов» ловили… Но надо отдать должное: на взятки Арнольд Теодорович не скупился. Если на месте «своего» таможенника случайно оказывался другой, «верблюд» декларировал ввозимое золото, заявляя, что намеревается открыть ювелирный салон. И сдавал золото на хранение, ибо кто же будет платить таможенные пошлины за столь дорогой груз, если его ввозят в количестве пятнадцать килограммов? Дураков там нет. Затем золото по-тихому просачивалось через таможню либо с помощью «своего» таможенника, либо какого-нибудь другого заинтересованного лица, вплоть до уборщиц, выносивших золотишко в мусорных баках.

— А как же проба? На изделиях должна ведь быть проба. Кто же ее ставил?

— Вы имеете в виду клеймение, — поправил Турецкого Самойлович. — Хороший вопрос, — кивнул он. — Чтобы на него ответить, я сделаю еще один небольшой экскурс в историю…

Грязнов отчаянно закашлялся. Турецкий не взглянул на него, поощрив Самойловича любезным:

— Продолжайте, Игорь Николаевич.

— После распада Союза протоптала свои криминальные тропы и отечественная ювелирная промышленность. Взять хоть известный завод под Костромой, самый большой в Европе. В советские времена на нем работало более трех тысяч человек. Но независимой России такое количество ювелиров оказалось не нужно. И куда было деваться уникальным специалистам, которых знатоки помнили по именам не только у нас, но и во всем мире? Самый известный мастер-ювелир застрелился от безысходности, оставив троих детей на произвол судьбы. Кто-то спился, а кто-то — и таких большинство — ушел в подполье. И отличить сделанные их руками изделия от легальных невозможно, поскольку работают те же люди, которые ранее производили данную продукцию на заводе. То же самое и с клеймением. По нашим данным, на заводах, изготавливающих кернеры…

— Что? — перебил Грязнов, вложивший в вопрос всю гамму обуревавших его чувств: Самойлович распинался уже полчаса, а до дела… Как до мировой победы социализма.

— Кернер — это инструмент в виде стального стержня с коническим острием для нанесения клейма.

«Восемь лишних слов!» — сосчитал Грязнов и сцепил зубы.

— …Так вот, на этих заводах зачастую изготавливали кернеры и для «подпольщиков». Отличить одни от других было практически невозможно. Я подчеркиваю: было. Вот вам и преступная цепочка: контрабандная поставка золота — подпольное производство — незаконное клеймение — незаконная продажа через ювелирные магазины — прибыль! Клеймение было налажено прямо в Москве. Трахтенберг арендовал через подставное лицо полуразрушенный, заброшенный заводик и — вперед!

— А как нелегальные изделия «проходили» в магазинах?

— Обычно их сдавали на комиссию. Естественно, была необходимость в том, чтобы золото носили не один-два человека, а группа, так сказать, товарищей. Использовали утерянные паспорта, а то и паспортные данные умерших людей. Данные узнавали через паспортные столы. Говорю же, дело было поставлено широко!

— Какие это годы? — встрял бледный от тихой ярости Грязнов.

— Девяносто первый — девяносто четвертый.

— Насколько мы знаем, в это время Трахтенберг уже занимался рекламным бизнесом, да еще был и ректором в университете.

— Совершенно верно, — подтвердил Самойлович.

— Как же он совмещал?..

— Совмещал. До поры до времени… Он вообще активный был мужчина… Во всех смыслах. — Игорь Николаевич так посмотрел на Грязнова, что тот аж покраснел и зыркнул в сторону Александра Борисовича. «А я-то при чем? Это Турецкий у нас активный во всех смыслах», — выражал его взгляд.

Александр рассмеялся.

— Знаете что? Предлагаю сделать перерыв на кофе.

— И перекур! — взревел Грязнов.

— И перекур. У окошка.

Турецкий дал соответствующие указания через селектор.

— Одну минуту, Александр Борисович! — откликнулась мелодичным голоском секретарь.