Рекламная любовь

Что-то изменилось за ее спиной. Она увидела в зеркале отражение Трахтенберга, который подпирал плечом дверь ванной комнаты.

— А-ах, — прямо как в романах воскликнула Маша.

— Переигрываешь, — усмехнулся Трахтенберг.

— Почему? — растерялась Маша. Она вообще не играла. Возглас вырвался непроизвольно.

— Потому что ты ждала меня, что же ахать-то? Ждала ведь?

Он направился к ней. Ноги задрожали. Маша плотнее закуталась в полотенце.

— Глупости ты какие делаешь, — усмехнулся Трахтенберг, подошел вплотную и одним, махом сдернул с нее полотенце.

И Маше стало очень страшно. И очень сладко. Сладкий страх… Спроси ее кто-нибудь, что это такое, она бы не смогла объяснить. Девушка отшатнулась, прижалась спиной к прохладному кафелю стены. Трахтенберг остался на месте, разглядывая обнаженную фигуру.

— Хороша! Что правда, то правда. Пожалуй, я не жалею, что украл тебя…

Как это: «пожалуй, не жалею?» А если бы пожалел?.. В помойку бы кинул? — едва не вымолвила она, все вжимаясь спиной в стену. Потому что он снова приближался к ней.

Медленно, очень медленно. Маше казалось, что прошла целая вечность, прежде чем его рука коснулась ее шеи… И эту вечность она трепетала, как животное, как самка, поджидающая самца. Он провел пальцами по ее шее, по Груди, животу. Он трогал ее так, как трогал бы статую, спокойно любуясь ее красотой, словно не чувствуя, как она дрожит под его пальцами. Его рука поднялась к ее лицу, он провел пальцами по ее губам. И Маша, неожиданно для себя, стала целовать его пальцы. Другая его рука забралась в мокрые пряди волос, добралась до корней, нежно массируя кожу. И новая волна сладкого озноба словно облила ее сверху донизу.

— Возьми меня, — почти жалобно попросила Маша.

— Нет… Еще рано… — задумчиво ответил он.

— Но… я хочу! — Маша принялась расстегивать ремень его брюк, торопясь, обламывая ногти. Он позволял ей делать это, все так же медленно скользя пальцами по ее телу.

Наконец она справилась с проклятым ремнем, подняла глаза.

Он посмотрел на нее так, что она готова была распластаться на холодных плитках пола, лечь на муравейник, на кратер вулкана, лишь бы он взял ее, свою женщину!

Не в силах более сдерживаться, Маша обвила руками его шею, ища губами рот. Но он оборвал поцелуй. Он почти отшвырнул ее, продолжая держать в руках, словно куклу. Затем резко развернул, заставил нагнуться… Маша уже знала, что последует дальше… И боялась, и желала этого. Ремень хлестнул ее по спине, и одновременно в ее плоть вошел его член.

— Ты дрянь! — произнес Трахтенберг. — Ты дрянная девчонка, и тебя следует проучить, да?

Маша ухватилась руками за край ванны, принимая его в себя всего, до конца.

— Отвечай! — новый натиск, заставивший ее застонать.

— Да!

— Ты иуда! Ты бросила мужа, потаскуха!

И опять удар ремнем и бешеные толчки, сводившие ее ноги судорогой.

— Я… Да… Я дрянь. Но как я тебя хочу! Я твоя женщина, слышишь? — бормотала Маша, принимая его натиск, его мощь, его жестокость.

Потаскуха… Сладкая потаскуха! Ах, какая же ты сладкая… Повернись! Возьми его!

Она выполняла все его приказы с упоением, с наслаждением наложницы, выбранной им из сотни других, избранной им — пусть на ночь, на час, на миг…

Он застонал, сжимая руками ее голову. И она была счастлива, что услышала этот стон.

…Потом она омывала его тело, нежно водя губкой по стареющей коже, по обвисшей, как у увядающих женщин, груди.

Этот вечер вспоминался ей потом мгновениями, вспышками. Вот они лежат в постели, его рука на ее животе. Пальцы скользят по коже и вдруг так сильно стискивают плоть, что она невольно вскрикивает.

— Знаешь, тебя хочется разорвать, сломать, настолько ты хороша. Знаешь, что такое сладкая женщина? — говорит он.

— Нет.

— Потому что ты не мужчина. Каждый мужчина знает, что это такое, но никто не может объяснить.

— А ты можешь?

— И я не могу. Мне лень, — добавляет он. И впивается губами в грудь, покусывая торчащий розовый сосок. И она выгибается ему навстречу.

…Вот они сидят на кухне за столом. Между ними бутылка вина. Два бокала и больше ничего. Говорит Трахтенберг:

— Как ты могла вот так взять и уехать со мной? Бросить мужа, убежать с собственной свадьбы?

— А как я не могла? Как я могла не уехать с тобой? Я влюбилась в тебя с первого взгляда, понимаешь?

— Брось, это все чушь. Все так говорят.

— Не знаю, что говорят все, знаю одно: если ты отправишь меня обратно, я утоплюсь.

— В Москве утопиться невозможно, — усмехается он.

— Я утоплюсь в Подмосковье. Тебя устраивает?

— Пока не решил, — все усмехается он.

— Послушай, но ведь ты уговаривал меня уехать! Ты обещал мне карьеру!

— Какую карьеру, какая чушь… — морщится он.

— Ты обещал мне карьеру актрисы! — ее голос звенит. — Ты говорил, что я красива!

— Говорил…

— Органична!

— Было такое…

— Талантлива!

— А вот этого не было. Ты не талантлива. Более того, ты бездарна.

— Но… Почему ты так думаешь? Ты даже не видел… — Ее голос сник.