Рекламщик в ссылке для нечисти

Василий застыл, раздумывая, а потом выскочил за дверь и побежал к гостиному дому. Там было светло от факелов. Брёвна ещё дымились, но огонь вроде потушили — трудно понять, потому что здесь собралась, пожалуй, вся Перловка, и за спинами ничего нельзя было разглядеть. Деревенские ахали, всплёскивали руками, звучало имя Горыни. И староста был тут, само собой.

Василий кинулся к нему.

— Ты! — воскликнул он. — Ты украл мой нож?

— Я-а? — удивился Тихомир. — Да на что мне нож-то твой нужон, нешто своего нету? Тебя, голодранца, ещё обирать!

— А кто тогда? — закричал Василий. — Кто?

Он завертелся, выглядывая в толпе Горыню, протолкался к нему, схватил за рубаху на груди, приблизил лицо к его лицу и зашипел:

— Ты у меня шарил? Признавайся!

Горыня растерянно заморгал. Похоже, его уже обвинили в поджоге, пришлось отбиваться от местных, и к новой атаке он не был готов. Даже не оттолкнул Василия, хотя тот буквально на нём повис, и растерянно сказал, разводя руками:

— Да ведь я и не знаю, где твой дом!

— Ага, и спросить ни у кого не мог, так я и поверил…

— Вася! Вася! — раздался тонкий крик.

Василий обернулся, медленно разжимая пальцы. К нему пробирался Хохлик с видом одновременно радостным и смущённым, как у пса, который стянул кусок со стола и понял, что за ним наблюдали. И теперь Василий запоздало вспомнил, что Хохлик вчера говорил о какой-то помощи, и сердце его упало.

Хохлик сбивчиво начал объяснять, что нож этот был лихой, что Василия, мол, извести хотели и надо было его спасать, а кто может спасти от ведьмы? Только ведьма или ещё колдун, и вот Хохлик шёл мимо дома Добряка и увидел у того куколку поганую, прямо как та, которую они в ведьмином доме нашли…

— Что он мелет-то? — спросила старая кикимора, но все только пожали плечами.

А Хохлик продолжил, что так, мол, и понял, что Добряк тоже колдун…

— Ты про нож ему сказал? — спросил Василий с угрозой. — Ты ему проболтался?

— Я тебя, Вася, спасал! — взвизгнул Хохлик, попятившись.

— Ты… — выдохнул Василий, хватаясь за голову, потому что ему показалось, она вот-вот лопнет. — Ты…

Конечно, здесь уже была и Марьяша. Наверное, прибежала следом, а теперь со встревоженным лицом взяла под локоть, поддержала. Она о чём-то спрашивала, хотела понять, что происходит. Василий почти её не слышал, и ему было не до объяснений.

— Добряк! — закричал он, дёргая локтем, чтобы стряхнуть Марьяшины ладони. — Ты где, паскуда?

Добряк был здесь. Хотел спрятаться за чужими спинами, но народ расступился, предвкушая ссору. Василий торопливо прошёл сквозь толпу. Факелы потрескивали, огонь выхватывал из мрака лица и морды — на одних непонимание, на других ухмылки.

— Так его, так! — подначил кто-то, не понимая, что происходит, но жаждая драки.

— Отдавай! — сказал Василий, протягивая руку. — Тебе никто не разрешал его брать. Отдай!

— Неча уж отдавать, — негромко и виновато сказал Добряк. — Я уж отдал нынче ввечеру.

У Василия даже в глазах потемнело.

— Казимиру отдал? — выкрикнул он, толкая Добряка в грудь. — Как ты мог?

— Мне нужнее!.. Не разумеешь ты, парень, мне нужнее…

— Тебе — нужнее? Тебе?.. А я, как я теперь вернусь домой? А? Как я вернусь?!

Добряк молчал, только отводил глаза. Народ притих. Кто-то спросил несмело, мол, что это за дела такие с Казимиром. Вопрос повис без ответа.

— Так ты, Вася, уйти собирался? — спросила Марьяша. Голос её дрожал.

Василий обернулся к ней.

— Я ж думала… Я… Вот я глупая…

Тихомир обнял её за плечи, притянул к себе и сказал с нескрываемым осуждением:

— Сказывал я тебе, доченька, злодей этот позабавится токмо, да и сгинет. И рад бы ошибаться, да вишь, как оно вышло: лгал он тебе, а ныне всё и открылось. Знал ведь я, что так и будет, что в жёны он тебя зовёт не всерьёз… Да нам жених такой и не надобен, получше сыщется! Ещё и с Казимиром, слышь ты, дела у него какие-то, а нам брехал, будто колдуна и не знает.

Всё пропало. Мало того, что Василий тут застрял, так он сам же, своими руками испортил всё, что можно. Смотреть, как Марьяша плачет на отцовском плече, было невыносимо.

— Это я, кстати, поджёг, — глухо сказал Василий. — Горыню не вините, ясно?

Он развернулся и пошёл отсюда прочь. По пути позвал Волка — тот вышел из дома старосты посмотреть на шум и теперь один радовался хозяину. А хозяин его, можно сказать, бросил. И правда, оставил на чужих людей, потому что не знал, чем тут кормить… Нет, потому что не хотел разбираться. Потому что думал, придётся ставить какие-нибудь силки на дичь, а потом потрошить, и варить, и так каждый день — а если не спрашивать, то оно как-нибудь само устроится, кто-то будет это делать вместо него.

Василий нагнулся, почесал Волка за ухом. Потом свистнул ему, чтобы не отставал, дошёл до ворот, снял перекладину.

— Закройте за мной, — сказал напоследок, но не обернулся и не узнал, слышал ли кто-то. Да и так видят, что уходит. Закроют.