Рекламщик в ссылке для нечисти

Завид, едва проснувшись, отыскал Горыню и отправил за лошадью и телегой, а сам испарился, сказал, по пути нагонит. Хмурый Добряк проводил за ворота с напутствием, что ежели им попадётся один лоботряс, чтоб его на телегу не брали, да чтобы и вовсе гнали его восвояси, злыдня такого.

Злыдень и лоботряс поджидал у озера с донной косой на плече.

— Ну, спускайся, — сказал он Горыне. — Вместо тебя поеду, а ты нужнее здесь.

Горыня, само собой, не согласился. Он упирал на то, что лошадь с телегой доверили ему, а Завида велели к ним не подпускать, и лгать Добряку он не станет.

— В целости верну, — пообещал Завид. — Сам посуди, не глупо ли в такое время цепляться за мелкие обиды, ежели это делу мешает? Да и ты здесь надобен, богатырь, приглядеть за царевичем. Люди-то рядом с ним вроде и есть, да что они смогут, ежели колдун раньше срока явится? Это дело по тебе, а народ зазывать — по мне.

Горыня неприязненно посмотрел сверху вниз.

Завид улыбнулся, и на худых его щеках обозначились складки. Против богатыря, большого и крепкого, он был как тощий кот против холёного быка. В тёмных спутанных волосах, неаккуратно заправленных под обруч, торчала соломина.

— А ты вот что, богатырь, — сказал он вкрадчиво, — сходи к Добряку и спроси, могу ли я занять твоё место. Тебя он, я верю, послушает. А ежели нет — что ж, так тому и быть.

Горыня согласился, хотя и неохотно. Завид, облокотясь на борт, смотрел ему вслед и негромко насвистывал. Когда богатырь дошёл до холма и свернул к воротам, Завид прыгнул на телегу, взялся за вожжи и сказал с улыбкой:

— Ну, поехали.

Что сказал Добряк вообще и конкретно по этому поводу, они не узнали, и, наверное, к лучшему.

Рыбий холм лежал за мостом. Там имелся пруд, в котором, по слухам, жила золотая рыба, но пруд зарос, и местные не знали, как его расчистить. На Завида с донной косой они смотрели как на чудо.

— Вещица непростая, — приговаривал тот, — из Перловки добыта, зачарована. Другой-то такой не сыскать!

Василий точно знал, что ещё две таких косы остались дома, но молчал по понятным причинам.

— Может, уступишь нам? — робко спросил один из местных.

— Вам уступи, а ежели мне самому понадобится? Ох, даже и не знаю... И жаль вас, и с вещицей-то этой расставаться неохота.

Завид крепко задумался, а потом просиял.

— Вот что, дам я вам совет: идите в Перловку да наймитесь на работу. Местная нечисть день Купалы будет праздновать, гостей зазывать, им корчму возводить надобно да печи сложить. Пожалуй, что и гончар лишним не будет, не то посуды на всех не хватит, пригодятся и хозяюшки, угощенье готовить. А за работу можно получить всякие диковины: и сети, водяным на щедрый улов зачарованные, и веники банные, хвори отгоняющие, да и много другого — сами идите да поглядите.

Народ заинтересовался. Взялись расспрашивать, сперва с опаской: мол, кого же это нечисть ждёт на праздник? Может, лихих людей, ведьм да колдунов?

— Да что вы! — удивлённо сказал Завид. — Там и нечисть-то мелкая, всё больше домовая да полевая. Ну, ясно, по людям истосковались, а выйти-то не могут, вот и ждут, что люди сами к ним пойдут.

Он ещё немного поработал, попутно отвечая на вопросы. Дал людям наглядеться на косу, даже разрешил самим попробовать, а потом сказал, что пора ехать дальше.

Дорога привела их обратно за мост, в Косые Стежки.

По пути встречался народ: возвращались домой рыбаки с уловом, от леса шли девушки с корзинами ягод. В полях обедали или лежали в холодке работники, хотя кое-кто упорный рвал сорняки даже в этот полуденный душный час.

— Куда ты, друг любезный, пойдёшь на день Купалы? — спрашивал Василий по уже отработанной схеме, когда рядом оказывались чьи-то уши.

— В Перловку! — громко и чётко отвечал Завид. — Там костры самые яркие, там кладовик в поле огни зажигает, шапкой успеешь накрыть, и клад твоим будет. Там лютый змей, как пёс, к людям ластится, на телеге для забавы катает, а водяному чёрного петуха поднесёшь — он сети заговорит, улов щедрый подарит.

— Да неужто! — притворно удивлялся Василий.

Здесь его обычно разбирал смех. Он получал локоть под рёбра, но становилось только смешнее. Зато Завид так вживался в роль, что ему бы в театре играть.

— Ты вот в Перловку на Купалу пойдёшь, а возьмёшь ли хозяйку свою? — подавал он очередную реплику при женщинах.

Те, идя со стираным бельём или с полными земляники корзинами, затихали, прислушивались.

— Да она говорит, работы много, — вздыхал Василий.

— Не беда! — восклицал Завид рекламным голосом. — В Перловке мокруха живёт, за малую плату наткёт-напрядёт. Пусть хозяюшка твоя поспешит, покуда и другие не прознали. А у домового веточку-то можно выпросить, воткнёшь её в стену хлева, так куры нестись будут соседям на зависть, свинки щедрый приплод дадут, от коров да коз молока не будешь знать, куда и девать!

В первый раз, когда такое услышал, Василий удивился и спросил чуть погодя:

— А что, про веточку правда? Я о таком на бересте не писал.