Рекламщик в ссылке для нечисти

Поднялся ветер, загудел, раскачивая ветви, и невидимая ворона каркнула опять, как будто рассмеялась хрипло и коротко.

Глава 11. Василий ссорится

Следующие несколько дней прошли относительно тихо и мирно. Не то чтобы совсем, но могло быть и хуже. Всегда может быть хуже.

Дядька Добряк проследил, чтобы в каждом дворе вырыли компостные ямы, а потом заставил приняться за бурьян и расчистку дороги. Местные ныли и отлынивали. Если видели Добряка, что-то щипали для вида, а проходил — бросали работу. Василия они и вовсе не стеснялись, болтали на лавках, лежали на траве, поплёвывая в небо, лузгали семечки и сорили тут же, как будто и знать не знали ни о каких компостных ямах.

Василий ходил злой, потому что по-глупому поссорился с Марьяшей.

Вот это, то самое, что его душило, пришло и на следующую ночь, а когда он потянулся за серпом, никакого серпа в изголовье не оказалось. Выяснилось, что Марьяша вернула его дядьке Добряку, но не предупредила. И окно кто-то приоткрыл, хотя Василий просил этого не делать и лично проверил, когда ложился, что всё заперто.

— Да тебе вообще пофиг, если меня убьют! — сердито кричал он, растирая шею. — Давай, скажи, что ты не специально! Смерти моей хочешь? Я вам мешаю, да? Так бы и сказали! Всё, я пошёл тогда…

— Ох, лишенько! Куда ж ты пойдёшь среди ночи, Васенька? — причитала Марьяша, не пуская его к двери.

Тихомир почёсывал в затылке, потом махнул рукой и выставил на стол медовуху. Всё одно, сказал, с вами не уснёшь, так вот, чтоб мысли мрачные отогнать…

Мысли отогнались, но не особенно далеко. Этот, который приходит, ладно если просто попугает и отступится. Но что если это у него, скажем так, план А, и если Василий не бросит дело, ему вообще конец? А если бросить, то как вернуться домой? Разве есть выбор?

Василий потребовал отдельный дом.

— Вот смотри, — объяснял он кузнецу, показывая рисунки на бересте. — Это лезвие косы, а это типа нож. Сломанные. Ты их сразу делай сломанными, понял? Мне нужны только обломки лезвий. Ты понял, да? Штук пятьдесят… Сто. Ты знаешь, сколько это? Вот такая куча, короче.

Кузнец только молчал и смотрел, но принялся за работу почти сразу же, как Василий ушёл, и к вечеру сделал всё как велено. Вышла полная корзина, едва удалось дотащить.

Дом, конечно, выделили самый убогий, на который никто не польстился. Рядом стоял хлев, тут же держали гусей. Воняло будь здоров, но Василий всё равно не собирался открывать окно.

— Васенька, слово даю, не желала я тебе зла! — повторяла Марьяша. — Дядька Добряк меня встренул, спросил про серп, я и отдала, а сказать о том позабыла.

— Ага, — хмуро отвечал Василий, не глядя на неё.

Она пришла помогать. Принесла одеяло, вымела полы, развесила какие-то сушёные травы на балках — от скверного запаха, впрочем, не помогло. После взялась тоже втыкать лезвия в косяки и притолоки, и всё не унималась.

— А окно это… Душно ведь, трое в доме, да с вечера печь топилась. Приоткрыла немного, ведь не думала я…

— Ага, я так и понял, что не думала. Всё, молчи, я с тобой не разговариваю.

Работу они закончили сердито и в полном молчании. Марьяша ушла, потом вернулась, поставила на стол корзину. Василий думал, там ещё лезвия, так она грохнула о стол, но нет: в корзине нашёлся хлеб, низкий пузатый горшок с кислым молоком и миска с жареной рыбой, холодной, оставшейся со вчера.

— Спасибо, — сказал Василий таким тоном, которым не благодарят, а говорят гадости.

Марьяша фыркнула и ушла окончательно, и Волк, предатель, хотел пойти за ней. Василий его окликнул. Волк заскулил, но послушал, вернулся к лавке, поджав хвост, и лёг.

Лучина догорала. В горшке тлели угли, принесённые Марьяшей. Василий подумал, не растопить ли печь, но потом решил, что в доме будет не продохнуть от дыма. Он ведь не собирался открывать ни окна, ни двери.

Тут он заметил, что никто не позаботился о дровах для него, и почувствовал обиду. Он, конечно, не стал бы топить, но всё-таки.

Василий решил спать при свете и разжёг ещё лучину.

Собственно, только сейчас он понял, что спать и негде. Ни полатей, ни кровати, ни матраса, ни подушек, ни сена, только лавка и лоскутное одеяло.

— Блин, серьёзно? — спросил Василий неизвестно у кого. Волк посмотрел, вильнув хвостом, и опять умостил морду на лапы.

— Ладно, — решительно и сердито сказал Василий. — Ладно…

Завернувшись в одеяло, он лёг на лавку. Без подушки было жёстко и неудобно, хоть на какой бок ни ложись. На спине тоже не очень.

Что-то треснуло, и он дёрнулся.

Дёргаться ему пришлось ещё не раз. Старый дом скрипел костями. Недалеко, за стеной, сонно возились гуси, и кто-то большой вздыхал, ворочался и почёсывал бок об угол.

Василий проверил, не догорает ли лучина, и на всякий случай зажёг ещё одну.

Кто-то протопал мимо, подволакивая ноги. Что-то опять зашумело — гуси? Или ночной убийца?

Василий застыл у окна, прислушиваясь, но никто не пытался войти.