Реконструкторы (сборник)

В пасмурный день 18 января 1871 года Александр Михайлович Горчаков выехал из своего Вильбаденского особняка в отвратительном настроении, настолько гадком, насколько вообще возможно для человека министерского достоинства.

Александр Михайлович считался снобом, старым бюрократом с замашками самодура. Сквозь толстые очки он взирал на окружающий мир близорукими серыми глазами, с язвительной усмешкой на тонких, чуть бледных губах. Представитель генерального штаба генерал-граф Шувалов, следовавший в эти сложные дни за канцлером почти неотступно, видя полную нерешительность Его Высокопревосходительства, позволил себе напроситься к Горчакову в карету, а затем в поезд, который унес обоих сановников к границам России.

Прямую линию на Москву через Минск запустили совсем недавно, едва три месяца назад, новенькие колеса вагонов выбивали ровную дробь, и мчались по рельсам с головокружительной скоростью – двадцать миль в час! – вызывая на лицах пассажиров оживленный восторг. Однако физиономия самого русского лейб-канцлера и, по совместительству, министра иностранных дел г-на Горчакова оставалась по-прежнему невозмутимо-язвительной и, как ни странно, потерянной одновременно. Старый дипломат пытался скрыть захватившие его весьма двусмысленные переживания, однако растерянность этого некогда энергически активного человека проглядывала явно – в кривых ужимках, резких жестах, но, более всего, в опустошенных глазах.

То, что произошло в Берлине, было невозможно назвать иначе, чем «la german obsession» – очередным «немецким предательством».

Горчаков, бывший живым очевидцем измены Австрии во время Крымской войны, сильнее кого бы то ни было чувствовал всю горечь своего нового дипломатического поражения – поражения огромной Российской державы и собственной маленькой, казавшейся невероятно удачной, но, как стало очевидно, совершенно никчемной карьеры.

Став лейб-канцлером много лет назад – как раз после падения Севастополя, поражения в войне, в самый разгар неприязненных комбинаций, политических плевков и издевательств, которыми подвергли его страну в Париже и Вене бывшие союзники и друзья – Александр Михайлович усвоил для себя единственную достойную цель, которая подстегивала его всю долгую жизнь – желание отомстить!

О да, размышлял Шувалов, тягостные впечатления от Крымского дела и венских конференций наложили ужасную печать на всю последующую деятельность лейб-канцлера. Сдержанность в первые годы после разгрома и, наконец, первые, пока ещё слабые, удары русской дипломатии, направленные на возмездие австрийцам за подлость, на политический реванш над французами, а также денонсацию последствий Крымского унижения – в этом заключался весь Горчаков.

И зря.

События, настигшие их с канцлером в Вальбадене под Берлином, в одно мгновение превратили горчаковские планы в прах!

Кто мог подумать три года назад, что Бисмарк – бывший ганноверский студент-дуэлянт, недоучившийся философ, посол маленькой Пруссии в блистательном Петербурге, а ныне канцлер и создатель империй, сыграет с русским правительством столь нелепую шутку? Под копытами прусских драгун лежала растоптанная Франция, униженная поражением Австрия искала в Берлине дружбы, прусский король Вильгельм провозгласил «Второй рейх» и примерял кесарскую корону, но вот Россия – единственная, благодаря которой подобный триумф стал возможен, получила от немцев … что? Союз Бисмарка с Австрией против русских?

Шувалов скривился и покачал головой. По его мнению, подобное не должно было происходить. Вся нелепая неуравновешенность сложившейся в Европе ситуации, вызывала в нем бурное критическое чувство, ради которого, собственно, он и отправился с Горчаковым. Вечер вяло сдавался на милость ночи, тьма медленно пожирала кровавое солнце над линией горизонта, и генерал-граф, размышляя, нервно покачивал ногой, развалившись в кресле напротив русского «железного канцлера». Горчаков, насколько было известно Шувалову, являлся товарищем знаменитого поэта Пушкина по лицею. Кроме того, Шувалов ЗНАЛ, что в будущем Горчаков останется последним из царскосельских лицеистов – и уже это одно вызывало к его личности недюжинный интерес со стороны потомков.

Иногда Шувалов пытался заговорить с предметом своих исследований, однако в первые минуты после отправления дипломатического вагона, лейб-канцлер оказался не склонен к общению, а потому фальшивому генералу-графу пришлось ограничиться лицезрением сутулой фигуры первого русского чиновника, а также дерзкими, чуть насмешливыми взглядами в его сторону.

Результат не замедлил себя ждать. Очень скоро, не выдержав затянувшегося молчания и несносного поведения молодого человека, Горчаков, наконец, раздраженно дернул рукой:

– Вижу, Павел Андреевич, вы находите мой позор смешным, – помпезно заявил он и тут же вскричал возбужденно, – притом совершенно напрасно! Согласен, дипломатическим корпусом в последние годы совершено много ошибок, – ибо ужасный для нас исход политики Бисмарка очевиден. Однако же суть избранного Россией метода дипломатии подвергать сомнению вы не смейте!

Шувалов вздохнул.