Рекрут

С наступлением сумерек, работы остановили и каторжан погнали вниз по руслу балки. Примерно через полверсты из жердей было устроено нечто вроде загона для скота. Снаружи по всему периметру уже горели костры, освещая подступы к загону. У каждого костра находились два вооруженных турка. На входе маленький человек, под охраной солдата, что-то загребал рукой из стоящего рядом мешка и сыпал в протянутые ладони проходивших мимо пленников. Денис тоже подставил сложенные лодочкой ладони – в них плюхнулась горсть отсыревших, пахнущих плесенью сушеных абрикосов.

Но измученный каторжным трудом попаданец даже не посмотрел на них. Он машинально, рассоединив ладони, разделил паек на две горсти и сунул их в карманы.

– Жри давай, – раздался рядом чавкающий голос интенданта. – Ослабнешь – пристрелят сразу.

– Не успею. Пить-то здесь дают?

– Что не успеешь? – не понял тот. – А пить, вон, пей сколько угодно.

Толстяк показал на два больших деревянных корыта, у которых на четвереньках стояли несколько человек. Кто-то зачерпывал воду ладонями, кто-то пил прямо из корыта. Денис втиснулся между двумя пленниками. Сперва зачерпнул, было, ладошкой, но потом, по примеру соседей, наклонился и припал к воде губами. Напившись, поднялся и побрел, выглядывая место, где устроиться на ночь. В воздухе стоял смрад, словно от общественного туалета.

– Эй, Дионис, ложись здесь, – снова окликнул его толстяк. – Или по нужде собрался?

Денис молча опустился рядом с ним.

– Если хочешь по нужде, то иди щас, – продолжал инструктировать тот. – Ночью могут и пальнуть. И пить ночью не ходи. Вообще ночью ходить нельзя. И разговаривать нельзя. Могут стрельнуть на голос. Один тут во сне кричать начал, так басурмане пятерых человек положили. Троих сразу, а двум раненым поутру саблями головы снесли. Зато тот, кто кричал, живой остался. Правда, не долго. Ему сегодня утром голову срубили, когда подняться не смог.

– Ты тут, я смотрю, долгожитель. Звать-то тебя как?

– Георгий я, Юдин. Не менее неделя здесь уже. Но я крепкий. Выдюжу и еще.

– Как попался-то? Чего не ушел за реку?

– А как я мог попасться-то? – переспросил бывший интендант и тут же сам себе ответил: – Дык, знамо как. Пьяный с девкой в том бараке на сборном пункте забавлялся, там и уснул. Утром очнулся, когда меня уже по песочку волокли привязанного к татарской лошади. Сперва думал, шайка крымчаков просочилась и озорует, а оказалось, тут целое турецкое войско к городу подошло. А крымчаки при них. Ты чего лыбишься?

– Да так, – Денис не мог погасить непроизвольную улыбку, растягивающую его губы. – Мы с тобой, оказывается, одного поля ягоды. У меня тоже все беды от баб.

– А-а, – протянул Георгий, вспомнив поведанную попаданцем историю. – Это да. Во всем они виноваты, бесовские порождения.

– Чего тут так воняет-то? Уборная, что ли, рядом?

– Ага, рядом. Идешь в центр этого загона и делаешь там все дела. Сядешь у забора – пристрелят.

– Ясно. А бежать ты как думаешь?

– А я об этом думаю? – удивился толстяк.

– Если у тебя голова на плечах есть, значит, ты обязан о чем-то думать. А о чем еще можно думать, находясь здесь? – Денис сам удивился своим словам.

– Шустрый ты, я погляжу. И как ты предлагаешь бежать с этими украшениями? – Георгий звякнул кандальной цепью. – Нет, брат, это верная смерть. Надо продержаться, пока наше войско разобьет чертовых басурман.

– Не думаю, что это скоро случится.

– Это почему это? Всегда били, и сейчас побьем! – повысил голос собеседник и вдруг, пригнув пониже голову, зашептал: – Потише надо. Не то, пальнут.

– Да побьем, побьем. Да только, скоро ли? – Денис тоже перешел на шепот. Увидев, как вновь вскинулся бывший интендант, поспешил продолжить: – Ты, Жор, сам посуди, отчего это турки так основательно здесь строятся? Ты, кстати, не знаешь, чего это они тут затеяли?

– Правда ль, нет ли, не знаю, – сообщил собеседник, – но был тут один солдатик, разумеющий по-басурмански. Давеча ему голову срубили. Сказывал он, будто некую порубежно-оборонительную линию удумали построить османы. Мол, энти земли теперь они навеки своими сделать хотят. А руководит сей фортификацией аглицкий инженер. В капонирах, что наверху, должны установить огромаднейшие пушки, каждое ядро для которых в сотню пудов весом. Только разумею я, Дионис, брехня это все. Ибо как такие ядра заряжать-то?

– Не знаю. Но все ж согласись, никто не стал бы так основательно устраиваться, не будучи уверенным, что пришел всерьез и надолго.

– Может, ты и прав, Дионис, – после некоторого раздумья, ответил толстяк. – Но не может того быть.

– Факты – вещь упрямая.

– Ась?

– Бежать, говорю, надо, пока силы есть. Я сегодня-то еле живой. А завтра от такой работы и вовсе загнуться могу. Лучше уж пусть пристрелят на бегу, чем зарубят саблей, как скотину, когда выбьюсь из сил.

– Тише вы, аспиды, – еле слышно прошептал из темноты кто-то, лежащий поблизости. – Вон, турка поднялся. Ща стрельнет, невинные люди из-за вас, говорунов, пострадают.