Рекрут Великой армии

«Солдаты! Сегодня годовщина битвам при Маренго и при Фридланде, которые дважды решили судьбу Европы. Тогда, как и после Аустерлица и Ваграма, мы были слишком великодушны, мы поверили клятвам и заявлениям королей и оставили их на престоле. Ныне они образовали коалицию и посягают на независимость и самые священные права Франции. Они собираются бесчестно вторгнуться к нам. Двинемся им навстречу! Или мы или они!»

Весь батальон закричал: «Да здравствует император!» Генерал поднял руку и все смолкло.

«Солдаты! При Иене мы сражались против этих, столь заносчивых теперь, пруссаков — один против трех, при Монмирае — один против шести. Пусть те из вас, кто был в плену у англичан, расскажут, как они страдали в английских тюрьмах.

Саксонцы, бельгийцы, ганноверцы и солдаты рейнской конфедерации стенают от того, что их заставляют помогать делу королей — врагов справедливости и прав всех народов. Они знают, что эта коалиция ненасытна: она уже поглотила двенадцать миллионов поляков, двенадцать миллионов итальянцев, миллионы саксонцев, шесть миллионов бельгийцев и скоро поглотит второстепенные государства Германии.

Безумцы! Мимолетная удача ослепила их. Не в их силах покорить и унизить народ французский. Если они вступят во Францию, они найдут там себе могилу.

Солдаты, нам предстоит совершить тяжелые переходы, дать битвы, избежать опасностей. Будем тверды, и победа будет наша. Мы снова завоюем Права Человека и счастье родины. Для всех честных французов теперь пришел час победить или умереть!

Наполеон».

Нельзя представить себе, какой крик поднялся кругом. Это зрелище возбуждало наш дух. Император словно вдохнул в нас свой боевой дух, и мы были готовы истребить все и всех. Генерал уже уехал, но крики еще продолжались. Даже я остался доволен прокламацией и считал, что все сказанное — истинная правда. Я подумал, что она удовлетворила бы и дядюшку Гульдена: ведь в ней было сказано о правах человека, то есть о свободе, равенстве и братстве.

Сильные и справедливые слова императора усилили нашу бодрость. Старые солдаты говорили, смеясь:

— На этот раз мы не будем долго мешкать. Через один переход мы нагрянем на пруссаков.

Новобранцы, еще не слышавшие свиста пуль, радовались больше других. Глаза Бюша блестели, как у кошки. Он сидел на краю дороги и медленно точил свою саблю. Другие оттачивали штыки или выверяли кремень у ружья. Все это обыкновенно делается накануне битвы. В такие минуты тысячи мыслей пробегают у вас в голове, брови хмурятся, губы сжимаются, лицо становится печальным.

Тем временем кашевары раздобыли в деревне мяса, лука, хлеба, развели костры и начали готовить ужин. Котлы весело булькали, а кругом сидели солдаты, и все сразу, не слушая друг друга, рассказывали о былых битвах, о чужеземных странах.

Настала ночь. После ужина было приказано затушить костры и не играть зори: это означало, что враг недалеко.

Глава XVI. Измена

Начала всходить луна.

Мы с Бюшем ужинали из одного котла, и после еды он мне часа два рассказывал о своей жизни на родине. Он жил в такой бедности, что теперь находил превосходным и солдатский стол, и хлеб, и рубахи грубого холста, и все прочее. Его беспокоила только мысль о том, как бы дать знать своим двум братьям о своем хорошем житье-бытье и убедить их тоже идти в солдаты.

— Да, все это хорошо, — качал я головой, — но ты не думаешь о русских, англичанах и пруссаках.

— Мне на них наплевать. Моя сабля режет, как бритва, мой штык колет, как игла. Скорей они должны бояться повстречаться со мной.