Реквием

После второго класса нашего Петра Андреевича перевели в Бричево — расположенное за Тырново, совсем небольшое село. Цукерман был назначен директором средней школы в большом селе Марамоновка. К нам приехала новая учительница Нина Григорьевна Нагирняк. Поселилась она с семьей у соседей наискось-напротив у стариков Натальских в нежилом доме, привезя туда около полусотни гусей и козу с молоденьким козлом — цапом, как говорили в селе.

За два года мы ни разу не видели Петра Андреевича принимающим пищу и, вообще, лично мне казалось, что учителям даже в туалет ходить не положено. Глядя на то, как Нина Григорьевна выгоняет пасти гусей, в мою душу закралась неясная тревога:

— Это еще что за учительница?

Козу она привязывала пастись к колышку на длинной веревке, козлик же бегал свободно. Ближе к вечеру я увидел, как учительница присела доить козу. А когда козел в это время подошел сзади и прыгнул передними ногами на спину Нины Григорьевны, в моей голове разразилась катастрофа.

Идти в школу утром я отказался, не объяснив причины. Безусловно, мне было сообщено внушительное ускорение, на уроки я пошел, но к учебе у меня возникло отвращение. Мне все время казалось, что в классе пахнет козой. Даже появление в нашем классе нового, самого способного, но с ленцой ученика — Жени Гусакова, учившегося в Бельцах и вернувшегося в родное село с родителями, не смогло стать для меня стимулом состязательности.

Небольшое отступление. Принцип состязательности и конкурентной борьбы был мне чужд в школе, институте, на работе. Наверное, со временем сказались наставления бабы Софии, вернувшейся в начале 1954 года из Сибири.

На улице я часто играл с одноклассниками Борей Пастухом и Сергеем Навроцким. Если у Бори характер был добрым и покладистым, то мало-мальские споры с Сергеем всегда перерастали в драку, причем расходились, как правило, с расквашенными носами, больше я. Драки всегда начинал Сергей. Дома, сливая мне над тазиком, бабушка советовала:

— Ты не дерись, уступи и, даст бог, он образумится.

— Но он первый начинает!

— Все равно уступи.

— А если он не образумится?

— Тогда бог его простит.

Моему детскому разуму была непонятна вопиющая несправедливость:

— Он начинает, а его кто-то еще должен прощать!

Тем не менее, в моей дальнейшей жизни, комсомольская, административная работа в семидесятые, длительная профсоюзная работа приходили ко мне нечаянно, неожиданно, без особого желания и борьбы. Впрочем, уходил я всегда по собственному заявлению. Это случалось не из-за трудностей, а как только мне надоедало или находил себе более интересное занятие.

Положа руку на сердце, скажу: в жизни я всегда гулял сам по себе, как кошка. Меня никогда не тяготило одиночество. Оно стало моим не обременяющим крестом. Я никогда не играл в команде. Мой, так называемый индивидуализм в душе был густо приправлен смесью эгоцентричности с анархизмом. До сих пор.

Благодаря постоянной стимуляции со стороны родителей, особенно мамы, третий класс я закончил на одни четверки. Этим же летом Нину Григорьевну перевели и вся семья, включая гусей, козу и козла уехала на постоянное место жительства в Марамоновку.

В четвертом классе нас учила, приехавшая из Сибири, Ольга Федоровна Касатова. Я стал учиться лучше, но не намного. Зато я подружился с ее сыном Виктором, который был старше меня на два года и, казалось, знал почти все: от названия звезд на небе до фотографирования, проявления пленки и печатания фотографий. Он открыл для меня секрет движения на киноэкране. У него я впервые одел наушники детекторного приемника и ловил еле слышимый звук передач, что было гораздо занимательнее, чем слушать на расстоянии домашний АРЗ.

Школьные годы с пятого по седьмой классы выступают в памяти более рельефно, в основном благодаря новым предметам и новым педагогам. Вместо одного, у нас уже было несколько учителей.

Прибыл новый директор Николай Григорьевич Басин. Сын Николая Григорьевича — Аркадий, будучи на год младше меня, как-то очень органично подключился к нам с Виктором Касатовым, и мы образовали техническую тройку. Нам выделили маленький чулан, входивший в состав небольшой двухкомнатной квартиры с тыльной стороны школы, где, по установившейся традиции, жила семья очередного директора. Чулан мы тщательно затемнили и во внеурочное время постигали волшебное мастерство фотографиии.

При всем этом наше детство не было прилизанно пионерским, как это может показаться на первый взгляд. За школьным забором у нас кипела другая жизнь, шалая, полудикая, необузданная, подчас граничащая с криминалом, вольница. Но об этом позже.

В шестом классе Николай Григорьевич впервые ввел нас в мир физики. На первом уроке он раздал нелинованные листочки бумаги, вырванные из блокнота. Затем попросил убрать с парт линейки и треугольники и лишь потом дал задание нарисовать по памяти отрезок линии длиной в один дециметр. Нарисованные нами и измеренные Николаем Григорьевичем отрезки заставили нас поставить себе вопросы, ответ на которые я зачастую ищу в своей домашней мастерской и вне её до сих пор.